Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов

авторов Коллектив

Искренни ли эти правдоискатели и националисты? Думаю, что да. Они — символ тех молодых людей, которых не устроила ни советская правда, ни ельцинскогайдаровская, ни медведевско-путинская. А найденная ими собственная правда, в следовании которой они пытаются реализовать свое нонконформистское личностное начало, выталкивает их из общества.

Что же это за феномен такой, когда даже хорошие люди в борьбе за право быть личностью становятся погромщиками и убийцами? Считаю, что и «Брат», и «Бригада», и «Кислород» — это фильмы о том культурном типе молодых людей, тысячи которых вышли на Манежную площадь в декабре 2010 года, и десятках тысяч тех, которые в тот день не вышли, но могут выйти в следующий

раз. Это фильмы о новом поколении российской молодежи. Не всей, но существенной ее части.

Интернет-рецензенты ссылаются на высказывание президента Дмитрия Медведева, что эти люди — хулиганы и их надо сажать в тюрьму. Есть и идеологические оценки этого протеста. Одни видят в нем проявление национального самосознания русских, другие — проявление фашизма, третьи — стихийное формирование народной политической силы. Поэт Всеволод Емелин в стихотворении о событиях на Манежке подчеркивает только антикавказский момент [137] . Я же хочу говорить о другом.

137

http://www.rosbalt.ru/2011/02/28/823896.html

Вспомним факты. 6 декабря в уличной драке убит кавказцами юноша Егор Свиридов. Милиция арестовывает убийц, но затем отпускает. Почему? Этот вопрос несколько дней задают друзья Егора чиновникам МВД, арестовавшим и отпустившим преступников. Но чиновники их вопросом пренебрегают. Никто и не думает о том, что вопрос задают российские граждане. Обычное для нынешней России начальственное хамство, оскорбляющее достоинство людей. А после того как друзья Егора сообщают о положении дел интернет-сообществу, оказывается, что оскорблено достоинство многих тысяч людей. Информация о хамстве милицейских чиновников накладывается на ненависть населения к бюрократическому хамству как всеобщему и хроническому явлению нынешней России. К этому добавляется оскорбленное национальное чувство. В результате из частного возмутительного случая вырастает массовое возмущение как возмущение граждан, а не хулиганов.

Так развивались события до 11 декабря, когда люди вышли на площадь. Кто эти люди? В первую очередь, они опять-таки граждане. Да, их действия выливаются в погромы. Но выводит этих людей на площадь не желание громить (оно возникает позже, на площади, когда собравшиеся превратились в толпу), а их оскорбленное гражданское самосознание, протестующее против унижения. Их объединяет желание почувствовать обратную связь с такими же людьми, переживающими то же самое чувство унижения и то же желание быть сообществом, способным отстоять свои попранные права. Их объединяет стремление быть субъектами права.

Вот почему я не согласен с оценкой этих людей только как хулиганов и погромщиков. Да, их возмущенное гражданское сознание политически и культурно незрело. Но оно есть. И для меня важно, что они выступали против чиновничьего попрания их прав, что это был протест против правовой незащищенности. И вот почему для меня события на Манежной — это проявление культурной революции, разворачивающейся в сознании молодежи. Одна из составляющих этой революции — борьба человека за право быть личностью. И я приветствую и возмущение этих людей, и их попытку почувствовать себя личностями.

Вспоминаю один из телерепортажей с Манежной площади. Перед телевизионной камерой невысокий красивый подросток-старшеклассник. Интеллигентное лицо. Аккуратен. Моден. Цветной шарф обнимает шею. Говорит, что протестует. Против чего? Он объясняет. Рационально выраженной мысли нет. Есть слова и междометия. Господствуют эмоции и уверенность в себе. Но пафос совершенно понятен. Мальчик говорит

от имени «мы». Кто эти «мы»? Футбольные болельщики? Школьники? Случайные знакомые? Трудно понять. Они протестуют против какого-то гнета, какого-то социального всеобщего, которое давит и не дает им реализоваться как индивидуумам. «Больше так не будет!» — твердо заявляет он.

Можно, конечно, вслед за интернет-рецензентами «Кислорода» сказать, что это рефлексия экзальтированного мальчика, находящегося в бурном периоде переходного возраста, который «живет как растение» и говорит оборотами «Ты че?» — «Да ни че». Можно. Во всяком случае я не собираюсь спорить с теми, кто усматривает в такой «рефлексии» распад интеллектуального мира российской молодежи, кризис культуры и разложение основ. Но это лишь одна сторона дела. Есть и другая. Есть факт искреннего протеста. И поиска нового уровня свободы. Как бы он не был выражен. Пусть в детско-примитивной, эмоциональной или даже уголовной форме, пусть в форме наркотического бреда. Но он есть. И об этой искренности наших детей в неприятии сложившегося порядка вещей надо говорить, ее надо обсуждать.

Это, конечно, не новый культурный тип. Вовсе нет. Тип человека, который хочет почувствовать себя личностью, гражданином, субъектом права в тотальном и самодостаточном отрицании, способном перерастать в погромы и убийства, сложился не сегодня. К сожалению, российские обществоведы не анализируют специфику застрявшего в своих метаниях традиционного российского культурного типа. Это делали и делают только писатели. Поэтому обратимся к результатам их анализа.

В самом обобщенном виде — это оскорбленный человек, чье достоинство унижено диктатом исторически сложившейся культуры и опирающейся на этот диктат политической системой. Это «маленький человек», вышедший из своей семейной (часто патриархальной) «норки», пытающийся строить большое общество по своей модели, но не знающий, как строить. Этот застрявший в своем развитии персонаж, как я уже говорил на одном из предыдущих семинаров, получил у писателей название человека «ни то ни се» (Гоголь), «урода» (Гончаров), «человека недоделанного», «беса» (Достоевский), «вывихнутого» (Тургенев). И не будем утешать себя тем, что речь идет только о ком-то, кто жил до нас, а сегодня находится вне нас.

Это, господа, мы с вами — «промотавшиеся отцы», обманувшие своих сыновей своей культурой. Это наши портреты. И если все эти старо-новые типы мы увидели на Манежной, то не будем торопиться от них отмежевываться. Потому что такими, каковы они есть, их сделали мы. По своему образу и подобию. Логика их протеста парадоксальна. Они бегут от неправды того культурного всеобщего, которое веками угнетало и продолжает угнетать русских людей и с которым мы, в отличие от них, предпочитаем примиряться. Главная их альтернатива существующему в том, что они требуют, чтобы их права как личностей и государством, и обществом соблюдались. Но как реализовать свое требование, они не знают. Поэтому главное их состояние — именно в том, что они протестуют: и против угнетающего их старого, и против того нового, которое, как им кажется, им тоже известно. Это униженный и оскорбленный, но застрявший в своем протесте человек. И, повторяю, родился он не сегодня.

Молодой образованный человек в пушкинском «Кавказском пленнике» и «Цыганах», униженный городом, бежит в природу, в родовые отношения. В общении с ней, природой, он хочет защитить свое «я», пытается у нее, мудрой, научиться новой правде. Но разочаровывается и в ней. Обнаружив неспособность жить в условиях природы и родовых отношений, совершая преступления, бежит обратно в ненавистный город. Отрицая все и вся и застревая в метаниях, он, по существу, отрицает жизнь и оказывается перед нравственной катастрофой.