Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов
Шрифт:
Низовая репрессияраспадается на семейно-бытовую, этническую, дедовщину в армии, насилие в школе и закрытых учебных заведениях. Она представлена как в атомарных, так и в организованных формах. Процессы структурирования носителей низового репрессивного начала происходят постоянно. Сбивающиеся в банды группы подростков, скинхеды, футбольные фанаты, «люберы», «гопники» и другие агрессивные неформальные группировки выступают носителями низовой агрессии, направленной против Другого, осознаваемого как Враг с большой буквы. Не так давно политолог Марк Урнов в одной из радиопередач афористично обозначил базовые характеристики этого множества: «Бей хача, жида и
Катализатором низовой агрессии, его смысловым и кадровым ядром часто выступает преступное сообщество. Человек с «ходкой» за плечами пользуется авторитетом в специфической традиционалистской среде, имманентно порождающей агрессию. В периоды кризиса государственности в России происходит взрывообразный рост организованной преступности. Традиционалистская масса актуализует присущие этой культуре формы самоорганизации.
Всеобщая история свидетельствует о том, что на первых этапах модернизационной трансформации наблюдается рост уровня репрессии, что связано с необходимостью смены исторического субъекта и задачами разрушения традиционно-сословного общества. Причины такого всплеска носят объективный характер. Субъект модернизационного преобразования (государство, правящая элита) сталкивается с качественным несоответствием традиционного человека технологиям бытия, осваиваемым обществом в императивном порядке. Необозримая патриархальная масса могла быть частично (подчеркнем, всего лишь частично) адаптирована к промышленным технологиям только при условии, что она поставлена на грань вымирания. Так, чтобы у людей оставался единственный выбор — жизнь по законам промышленного мира или смерть.
Однако на следующих этапах модернизации уровень репрессии с необходимостью падает. Это вытекает из природы динамичного общества и связано с онтологией сложных промышленных технологий. Высокотехнологические системы настоятельно требуют роста личностного начала в массовом человеке.
Высокий уровень репрессии позволяет организовывать простые формы труда. Сложные формы труда не координируются и не получаются с помощью репрессии. Что же касается творчества в любых его формах (интеллектуальной, художественной, идеологической), то здесь репрессия просто губительна. Между тем историческая динамика демонстрирует рост сложных форм труда и возрастание роли творческого начала на каждом последующем витке развития.
Этот императив в конечном счете диктует смену генеральной культурной парадигмы Отказ от репрессии, используемой в качестве базовой стратегии, обеспечивающей функционирование и развитие системы, требует утверждения альтернативных стимулов и регулятивов. Общество с необходимостью приходит к системе достижительных ценностей. На завершающих этапах модернизации на месте репрессивной культуры неумолимо утверждается культура поощрения.
Повторяю: такое замещение происходит на завершающем этапе модернизации. Что же касается предшествующего этапа развития, то здесь достаточно часто возникают жесткие политические режимы. Такие понятия, как «модернизационный режим», «диктатура развития» или «консервативная модернизация» описывают сходный класс явлений. Все эти феномены возникают в ситуации вторичной, или догоняющей, модернизации. Они утверждаются в слабоурбанизированных обществах, тяготеющих к авторитарным или тоталитарным формам с высокой степенью огосударствления экономики и особой идеологией, в рамках которой создание современной экономики объявляется целью всего общества.
По существу, диктатура развития есть не что иное, как компромисс между традиционным сознанием и императивом исторического развития, понимаемого как промышленный прогресс. Здесь традиционного
Совершенно по-другому включают человека в мир динамических ориентаций либеральные режимы. Один из самых значимых моментов либерального общества — господство рынка и конкурентной экономики. В этой ситуации традиционного человека в буквальном смысле «перемалывает» рынок.
Диктатуры развития не изменяют человеческую сущность, поскольку апеллируют к сохраняющимся архаическим структурам — патернализму, сакральному переживанию власти и т. д. Они постоянно решают задачу согласования архаизированного, доличностного субъекта и технологий, рожденных в обществе, формируемом автономной личностью. Что же касается «диктатуры рынка» (а на этапе трансформационного перехода либеральный режим обретает формы именно такой «диктатуры»), то она апеллирует к качественно иным механизмам и не оставляет для архаического человека шансов на выживание: он выдавливается в узкие ниши маргинального существования. В диктатурах развития успешно идет разрушение чистого архаика, но в них рождается не человек динамический, а формируется паллиат, сохраняющий старую доминанту. Статичная ориентация подавляется, но человеческой природой не изживается.
Советский Союз можно рассматривать как диктатуру развития, построенную вокруг эсхатологически трактуемой коммунистической доктрины. Классический, сталинский этап истории СССР стал безусловной вершиной обозначенной диктатуры. Сталинский режим пытался сконцентрировать функции творчества, управления и сложной интеллектуальной деятельности в узком секторе «белых воротничков», для которых создавались сравнительно свободные условия. При этом остальное общество должно было жить и работать в традиционно репрессивном режиме, воплощая предначертания Власти. В этой конфигурации репрессия выступала фактором модернизации общества. В данном отношении советская модернизация принципиально не отличалась от модернизационной стратегии Петра I.
На определенном этапе исторического развития такая конструкция достаточно эффективна. Мы не касаемся вопросов о моральной оценке и цене таких преобразований, равно как и об отдаленных последствиях обозначенной политики. Это заслуживает отдельного разговора. В данном же случае важно особо подчеркнуть, что эта стратегия эффективна лишь на определенном этапе. По его завершении сталинская диктатура развития с необходимостью обернулась застоем и крахом. В стратегическом плане ничего, кроме разрушения сословного общества, перехода к парадигме свободы и акцента на поощрении, не может разрешить проблем зашедших в тупик обществ, ведомых диктатурами развития.
В практическом же плане это означает окончательную деструкцию традиционного мира, поскольку такие диктатуры есть последний этап существования традиционного общества. В диктатурах развития достигается временный компромисс между императивом изменения и задачей сохранения устойчивых форм и глубинных оснований традиционного целого.
Большая репрессия — одна из фундаментальных реалий отечественной истории ХХ века. Это понятие не нуждается в расшифровке. Генеральная репрессия — чрезвычайное событие, характеризующееся уровнем насилия, резко превышающим устойчивые значения. В ходе такой репрессии выбивается существенный сегмент общества. При том, что она охватывает все слои населения, наблюдается закономерность: самый мощный удар падает на субъектный слой общества. Все слои и уровни элиты, производящие смыслы, переживают радикальное «прореживание».