Куда ведут дороги...
Шрифт:
А Кальяни ушла без единой весточки. И от нее — никаких вестей.
После бессонных ночей Длинному Гирдже очень часто приходят мысли о смерти.
Недавно он брал почитать у одного пассажира книжку африканских сказок. И там была сказка под названием «Откуда взялась смерть».
«Сначала не было ничего. Только пустота и темнота. И жил в темноте бог-смерть с женой и дочерью. Дочь эта была у него единственная.
Но в пустой темноте что за жизнь? И бог-смерть создал себе пристанище — огромный океан с глиняными берегами. Пришел однажды туда бог-творец и удивился: «Разве
А бог-смерть только посмеивался. Пригласил к себе бога-творца и угостил его разными яствами.
Бог-творец увидел дочь бога-смерти, влюбился в нее и решил на ней жениться. Но бог-смерть не захотел отдать ему дочь в жены, и уговорить упрямого отца никак не удавалось. Тогда дочь бога-смерти убежала от родителей с богом-творцом.
Они поселились на краю мира, поженились и зажили счастливой семейной жизнью.
И родились у них дети. Одни белые, другие черные. Но каждый говорил на своем особом языке, и мать с отцом этих языков не понимали.
Бог-творец не знал, как быть, и отправился к тестю. Тесть ему сказал: «Это все я так устроил, чтобы у вас спеси поубавилось. Пусть белые работают головой, а черные — руками, добывая себе на пропитание. И следи за тем, чтобы белые женились на белых, а черные — на черных».
Так и было сделано. Поженившись, дети расселились по всему миру.
Но темнота была, как и прежде. Тогда зять послал к тестю гонцов: перепела и петуха.
Бог-смерть сказал им: «Ладно, научу вас петь. С вашей песней будет наступать рассвет и люди будут отправляться на работу».
С тех пор каждый день солнце появляется по утрам и заходит по вечерам. Ночью же, чтобы не было совсем темно, на небе светят луна и звезды.
Потом бог-смерть позвал к себе бога-творца и сказал ему: «Ты украл у меня единственное дитя, но я все же выполнил все твои просьбы. Теперь тебе придется выполнить одну мою просьбу. Когда бы я ни захотел, ты должен будешь отдавать мне своих детей. Когда мне понадобится кто-либо из них, они будут слышать во сне мой зов и по этому зову пусть сразу отправляются в путь.
Бог-творец не мог не согласиться…»
Длинный Гирджа поднял оконное жалюзи и опустил стекло. Дождь по-прежнему лил. Но тьма уже готова была вот-вот рассеяться и уступить место свету.
Поезд прибыл на станцию Могул-сарай и остановился у платформы.
Длинный Гирджа посмотрел в окно: воды на платформе немного, но, чтобы ноги промочить, вполне хватит. Кажется, лучше все же выйти из дальней двери, и, подхватив свою сумку, Длинный Гирджа зашагал по коридору.
Все двери купе закрыты. Дождь — хорошее снотворное, особенно если он льет всю ночь напролет и до самого утра. Пассажиры, должно быть, преспокойно спят и знай себе посапывают. Ни из-под одной двери не пробивается свет. Гупта и компания, конечно, спят крепче всех: с вечера здорово выпили, им до полудня не встать. В первом купе и подавно спят, известное дело — молодожены. Старик Моджумдар? Нет,
Длинный Гирджа ступил на платформу, и из-под ботинок полетели брызги. Он сразу решил: нет, в такой день не пристало ехать в священный город Бенарес.
17
Проснувшись, Татия вынула часы из-под подушки и зажгла ночник. Ого! Уже двадцать минут десятого! Ну и заспалась же она!
Татия отбросила ногой одеяло, встала с полки, подняла оконное стекло. Поезд, медленно набирая скорость, отходил от платформы. Это был уже Аллахабад.
На верхней полке зашевелился Шоходеб. Не открывая глаз, он спросил:
— Что за станция?
— Аллахабад.
Шоходеба будто подбросило:
— Не может быть! Аллахабад уже проехали? — Сокрушенно качая головой и изобразив на лице великую скорбь, он воскликнул: — А я-то, несчастный, хотел купить в Аллахабаде два сера[61] манго! Теперь все пропало! — И он снова растянулся на полке, укрывшись одеялом.
Татия сказала:
— Уже половина десятого. Вставай-ка побыстрей, а то нам и чаю не достанется.
— Не может быть! Половина десятого? А ну-ка, покажи часы!
Татия подошла к полке и протянула Шоходебу руку с часами. Шоходеб неожиданно схватил Татию за руку и привлек к себе. Татия не очень сопротивлялась. Пытаясь высвободиться из объятий Шоходеба, она с улыбкой сказала:
— Погоди, дай хоть окно закрою!
В вагон-ресторан они вовсе не опоздали. Хотя было уже половина одиннадцатого, утреннее чаепитие еще только начиналось. Очевидно, и остальные пассажиры проснулись поздно.
Татия и Шоходеб заняли последний свободный столик — в самом дальнем конце вагона-ресторана. Сначала они сели лицом друг к другу, но потом подумали, что если кто-нибудь к ним подсядет, то трудно будет разговаривать, и Татия села рядом с Шоходебом.
За соседним столиком трое мужчин и девушка вели непринужденную беседу — как видно, одна компания. Девушка привлекла внимание Татии. Говорила она по-бенгальски, но со странным акцентом. И все у нее было какое-то небенгальское: брюки, мужской кошелек, который она то открывала, то закрывала, и, наконец, сигареты «Чар минар», которые она заправски курила. Но при этом девушка держалась так естественно и непринужденно, что Татию в ее поведении ничто не покоробило. Напротив, Татия подумала, что вот именно такие девушки, твердо стоящие на собственных ногах, могут утереть нос мужчинам.
Затем, без всякой как будто связи с этими своими наблюдениями, Татия тихо сказала Шоходебу:
— Хоть сегодня и пасмурно, но на душе у меня удивительно хорошо.
Шоходеб ответил:
— В том-то и разница между мужчинами и женщинами. Женщины всегда все понимают чуть позже. У меня еще со вчерашнего дня на душе чудо как хорошо.
Татия, оставив этот выпад без ответа, спросила:
— А заказ ты уже сделал? Нам надо бы побыстрей, ведь я обещала утром зайти к Упен-да.
— Чтобы привести в порядок его купе?