Кудеяров дуб
Шрифт:
Теперь Ольга несла ему еду: хлеб, котлеты и пирожки с картошкой.
«Промерзли они все там, наверное. Да и подбодриться не мешает», — подумала она и завернула на базар.
Там было пусто и уныло, как в советское время. Кое-где небольшими группами сидели торговки кислым молоком, жухлыми солеными огурцами и неизменными семечками. Муку, мясо, картошку, как ветром сдуло.
Около стены водокачки табунком толпились мужчины. К ним и направилась Ольга.
— Пол-литра есть? — спросила она первого с краю.
— Вам какой: самогонной или запечатанной?
— Конечно, запечатанной.
— Пятьсот
— Да ведь я недавно триста платила!
— Мало ли что, — отвернулся парень, показывая этим, что ни рубля не скинет.
— Ну, давай!
— Брали бы заодно и другую, барынька, завтра еще дороже будет, — деловито посоветовал продавец, получая деньги. — Честно предупреждаю, — показал он горлышко из бокового кармана.
— И одной хватит, — сердито отрезала Ольга.
Но полученное на базаре тяжелое впечатление прошло, когда она вернулась на главную улицу. Солнце рассыпало огнистые искры по чистым, снежным полотнам, покрывавшим крыши. Оттуда падали и звонко рассыпались ледяные сосульки. Ольге стало даже весело. Предстоящий прыжок в неизвестное здесь ее не страшил.
— Вот хорошо, что я вас на улице встретил, Ольга Алексеевна! А то не знал, где искать: дома, в редакции или на станции, — остановил ее за локоть, догнавший бегом Мишка.
— А на что я вам так срочно нужна? — ласково протянула ему левую руку Ольга. В правой она держала узелок с едой.
— Исповедаться вам хочу, чтобы вы обо мне плохо не подумали.
— Я и не собираюсь о вас плохо думать, Мишенька. Я вас люблю. Вы хороший. Ну, а если вас самого тянет поговорить по душам, так валите. Никто нас здесь слушать не будет, хоть и народ кругом.
Ольга и Миша спускались к вокзалу по главной улице города. Об эвакуации знали уже все: напечатанное ночью объявление комендатуры было расклеено по стенам тем же Володькой, который и пять месяцев тому назад на тех же стенах, такой же пьяный, расклеивал первые прокламации занявших город немцев. И улица была такой же, как вчера, как третьего дня, как месяц, два месяца тому назад. Так же громыхали и фыркали на ней покрытые пятнистым брезентом автомашины, так же неторопливо, деловито проходили немецкие офицеры и солдаты. Лишь у дверей некоторых учреждений сбивалось в небольшие группы русское население, да на грузовиках поверх брезента иногда валялись задравшие ножки столы и стулья.
— Ну, начинайте вашу исповедь, кайтесь, — приняла несколько юмористический тон Ольгунка.
Мишка уловил его и помрачнел.
— Вы не смейтесь, Ольга Алексеевна, — тихо сказал ей он, — я ведь с вами, как с родной матерью.
Ольга переняла узелок левой рукой, а правой взяла Мишу под локоть.
— Не сердитесь. Я так, сдуру. Ну, в чем же дело?
— Я остаюсь, — свалил груз с плеч Миша.
— Мишенька! — став перед ним, воскликнула Ольга. — Да с ума вы, что ли, сошли? Неужели ради Мирочки? Не дурите мой Мишенька. Таких Мирочек еще много-много встретится в вашей жизни. А жизнь у вас только одна. Ее-то хранить и беречь надо…
— Нет, Ольга Алексеевна, не из-за нее, а по своему решению и еще … по приказу, — серьезно и тихо сказал Миша.
Ольга побледнела и уронила
— Миша! — всплеснула она руками. — Неужели я в вас ошиблась? Неужели вы…
— Нет, нет, Ольга Алексеевна, — поднял упавший узелок и растерянно совал ей его Миша, — вы такого обо мне не думайте. Не засланный я, не продажный. Нет. Мой приказ от другого командования исходит…
— Какого же. Миша? Ничего я не понимаю.
— Сейчас всё поймете. Помните, я вам говорил, что ребята наши и я тоже в тайную русскую организацию вступили, помните?
— Ну, помню. Сказали, а потом замолчали. Значит, так это, одна романтика была.
— Не романтика, Ольга Алексеевна, а настоящая работа была. И теперь она есть. Русская, для России работа.
— Партизанщина?
— Да, партизанщина, — кивнул головой Миша, — только не против немцев. Нет. Скорее даже за них, но, отдельная, под своей, под русской командой и в русских, только в русских интересах.
— Что же вы делали? — светлея лицом, расспрашивала Ольга.
— Делали кое-что. Начальник наш очень активный. По колхозам и в городе тоже свою сеть раскинул. Советских, засланных в районы, ликвидировал… И здесь тоже. Ликвидацию Плотникова помните? Загадочной она считалась. Так это, наши ее произвели, потому что у него советская радиостанция была. Партизанов по лесам тоже. Делали, что могли, а теперь еще больше сделаем. Оружия много в колхозы перебросили и еще добавим. Теперь самая страда и начинается, в тылу у советов будем действовать.
— Безнадежное это дело, Миша, — грустно покачала головой Ольга. — Ну, сначала может быть, и покрутитесь, попартизаните, а потом, безусловно, всех ваших выловят и вас в первую очередь.
— Бог не без милости, казак не без счастья, — беспечно махнул головой Миша. — Я тоже не пентюх, не безмозглый. Зря им в лапы не дамся!
— Куда же вы от НКВД денетесь, когда оно вернется?
— Куда? Места у нас, что ли, не найдется? Коли горячо в самом городе станет, в станицы подадимся, а то и в горы, к Теберде, на Архыз. Поди, там, поймай. Карачаевские абреки там все советское время перебыли, а у нас с ними связь есть, у нас везде свои люди, — с гордостью возразил Миша.
— Кто же создал такую замечательную организацию? — удивленно спросила Ольга. — Офицер какой-нибудь бывший?
— Бывший-то бывший, — несколько смущенно сдвинул Миша шапку на лоб, — только не офицер, а… бандит или конокрад вернее… Говорят про него так, да он и сам не отрицает.
— Ну, дела. Чудеса, да и только.
— Чудесные дела теперь в порядке вещей, — засмеялся Миша. — Люди начисто переоборудуются. Вот, например, самый боевой командир у нас — коммунист бывший. Да вы его знаете…
Миша запнулся, замялся и потом, словно прорвав запруду, посыпал:
— Я уж вам все скажу. Вы ведь не растрепите. Организатора нашего вы сами видели. Помните, человек с бородатым попом в совхоз приходил, когда вы в город возвращались?
— Кривой?
— Он самый.
— Подозрительный тип.
— Ничего не подозрительный! — с жаром возразил Миша. — А очень даже замечательный. Пламенный человек! Истинный энтузиаст! Имя его одно чего стоит — Вьюга!
— И поп с ним?
— С ним. Только он совсем в расстройство пришел: полнейший псих.