Кудеяров дуб
Шрифт:
— Мамашя, — почтительно отрекомендовал ее потомок Карапета Великолепного.
— Вы говорите, — одного приняли, а здесь минимум человек десять, — ухмыльнулся при виде этой картины Брянцев.
— Ровно двенадцать с иждивенцами, — с полной готовностью ответил Шершуков. — Но эти последние в счет не идут.
«Ну, ловкач этот Шершуков, рассмеялся про себя Миша. Интересно, сколько он содрал с армянина?»
— Разпоражайтесь, разсажайтесь, — хлопотал тот, стягивая стулья с рулонов. — В самый момент шашлык даем. Настоящий карачаевский барашка!
— А я тебе и обед, и водку тащила, —
— Хорошо сделала. Пригодится. В нашем вагоне такого комфорта не увидишь. Там все холодны и голодны.
Он был прав. Когда, выпив и закусив у армянина, перешли в классный вагон, то разом попали в иную атмосферу.
Хотя оконные стекла были целы, но в вагоне было холоднее, чем наружи. В проходе, на заляпанном талым снегом полу, беспорядочно громоздились чемоданы, узлы и корзинки. Перешагивать через них приходилось, высоко поднимая ноги. Брянцев споткнулся и выругался, но его бранчливое восклицание потонуло в хоре других, еще более злобных голосов.
На середине прохода Котов спорил с заменившим Мишку на месте корректора Таской.
— Я прекрасно знаю, что вы холосты и поэтому даю вам только одно место, — убеждал его Котов.
— А я говорю вам, — возвышал голос Таска. — Посмотрите в окно, — вон она, моя жена физически на мешках сидит!
— Не было у вас жены, а теперь появилась!
— Как и у всех людей, — резонно отпарировал Таска. — Сначала жен не бывает, а потом появляются. Два места!
— Одно!
— Давайте ему два, — примирил спорящих Брянцев, — мест хватит. А жена там или не жена — его личное дело. Шольте разрешил и знакомых брать.
Миша, для которого женитьба Таски тоже была новостью, выглянул в окно. Перед поездом, на груде немецких вещевых мешков, тумбообразно восседала Галина Смолина в шикарной беличьей, мехом вверх, шубе.
— Вот оно что!
Догнав в тамбуре выходившего Таску, Миша удержал его за плече и шепнул:
— Едешь? А я только что с дядей Вьюгой говорил: вся организация остается. А ты как же? Вся организация…
— Какая там теперь организация, — вырвал от него плечо Таска. — Я человек семейный… Она, Галка, понимаешь… — сделал он круглый жест ладонью над своим животом. — Вот тебе и организация! Подлинная, брат, физико-биологическая, с вытекающими отсюда социальными последствиями. А то, — у нее своя организация, а у меня своя. Так семьи не построишь. Теперь она на свою плюнула, и я на свою тоже.
— Обуржуился! — с горечью произнес Миша. — Полное бытовое разложение! Ишь, багажу-то у тебя сколько. — Указал он на пьедестал, подпирающий монументальную фигуру Смолиной.
— Это все выслуженный ею генеральский рацион. Надо ж питаться в дороге. Немцы сами дали.
— А шуба?
— И шубу они дали. Из фонда еврейских трофеев.
— Здорово! — только и нашел что сказать Мишка. — Ну, что ж, беги, как крыса с тонущего корабля, а я останусь.
— Твое дело. Мы насильно никого не тянем.
— Мы? Не тянем? — подчеркнул окончание глагола Мишка. — Ого! Ну и…
Окончить фразы ему не пришлось. Его чуть не сбил с ног стремительно вскочивший в вагон Пошел-Вон.
— SOS! SOS! SOS! Сигнал бедствия! — кричал он еще на ступеньках. — Во
— Какому ребенку? — затревожилась Ольга. — Что с ним? Кто он?
— Этот одаренный ребенок — я! — скромно потупил глаза Пошел-Вон. — И теперь я погибаю в полной беспризорности… Даже присесть где нет места…
— Да ведь вы весь четвертый вагон под своих одаренных чертенят у Шольте выпросили! — вызверился на него Котов.
— Это меня и погубило! — покаянно стукнул себя в грудь Пошел-Вон. — Вы слышите, что там творится? — приник он ухом к оконному стеклу.
Снаружи действительно доносился сильный шум и визгливые выкрики.
— Что там происходит? — нахмурился Брянцев.
— То, что и должно было произойти по логике мудрого Аристотеля, которой я — увы! — неосмотрительно пренебрег… — бессильно опустился, даже не вихляясь, на ближайший мешок Пошел-Вон. — На отъезд записалось только шесть одаренных кретинов с ближайшими родственниками, в сумме, примерно, восемнадцать человек… Чего ж лучше? Простор! Но у одаренных оказались неодаренные братья и сестры, совместно с ними у всех общие родители, у родителей — еще родители, у тех еще братья и сестры! В результате это только первый грузовик со сборного пункта, а там набралось товара еще на две машины. И беспрерывно прибавляется.
— SOS! SOS! SOS! Спасите мою душу!
— Если она у вас когда-нибудь была, — чуть не лязгнул зубами Котов. — Всеволод Сергеевич, я снимаю с себя обязанности! Никаких сил не хватит. Всё утро Женя психовала. Теперь он! Выдержать их обоих вместе я не в состоянии. Спасите также и мою душу, — опустился он на мешок рядом с Пошел-Воном.
— Слышите? Слышите? — с ужасом указывал тот на окно. — Они всеми тремя поколениями штурмуют вагон! Как воинственны их боевые клики! О, сколько еще сил таит в себе наш великий, славный, могучий народ!
— Придется все-таки дать ему место. Надо быть сострадательным к своему ближнему, — прислушавшись к крикам, тяжело вздохнул Котов. — Последнее в продольном ряду, — указал он рукою. — Рядом с уборной, у двери.
— У вас гениальная интуиция, — разом, как пружина, воспрянул Пошел-Вон. — Пирамидально! Помпезно! Лучше и быть не может! После вчерашнего пира у меня совершенно расстроен желудок! Кстати, как разрешил свою трагическую проблему наш земноводный либерал? Какой род тоталитаризма им предпочтен?
— Тот, который обеспечил его спокойною верхнею полкой в самом теплом купе, рядом с отоплением. Ваш прогноз оказался совершенно верным, Пошел-Вон, — ответил уже примиренный с ним Котов.
— И еще вопрос, мой дорогой, но секретный, — Пошел-Вон зашептал что-то на ухо Котову так тихо, что Ольгунка расслышала только слова: «А сейчас это милое учреждение работает?»
— По общим железнодорожным правилам на стоянках поездов уборные заперты, — громко ответил тот.
— Тогда как же?
Пошел-Вон заерзал на своем мешке, помял себе живот, заглянул в окошко и стремительно сорвался с места. В тамбуре он наскочил на входившую Мирочку, оттолкнул ее, даже не извинившись, спрыгнул со ступеней и устремился между цистерн.