Кухтик, или История одной аномалии
Шрифт:
Центр науки в Лукичевске академик решил наречь "Лукичев-ский Институт Пространственных Аномалий". Предложение он направил в столицу, где начальство с ним согласилось. Но коварные столичные коллеги завидовали Иванову-Бермудянскому, получившему для своих бредовых исследований целый институт. Они подсказали начальству мысль именовать институт лишь по первым буквам полного названия, а именно - ЛИПА. Академик хотел было возразить против столь двусмысленного слова, но начальство в столице уже все утвердило и подписало, а возражать начальству в Кухтикиной стране не полагалось.
"ЛИПА
В чем заключалась эта работа, объяснить сложно. Сам автор новой теории бЄльшую часть времени сидел в кабинете и рисовал одному ему понятные схемы бермудской дыры. Привезенные из столицы научные работники решали свои, возможно, крайне интересные задачи, имеющие, правда, мало общего с профессорскими изысканиями. Техническому персоналу время от времени поручали провести тот или иной эксперимент из той или иной области знаний.
То есть нельзя сказать, что наука не развивалась.
Кухтик попал в Институт Аномалий случайно.
Как-то в один из дней после окончания школы он скучал в одиночестве на краю помойки, среди бродячих котов, в обществе которых провел много часов своего детства и отрочества.
Громкий свист оторвал его от печальных размышлений о собственной жизни. Свистел его друг Колька, учившийся с Кухтиком в одной школе и закончивший её годом раньше. Жил Колька в соседнем подъезде. Отцы их вместе работали на кастрюльном заводе, часто встречались, сидели по вечерам за стеной маленькой Кухтикиной комнаты, говорили о чем-то между собой и пили из граненых стаканов жидкость, убившую купца Лукича. Бутылки из-под жидкости отправлялись потом под стол, за которым Кухтик готовил уроки. Те самые бутылки, которые так красиво звенели, если по ним ударить ногой.
Колька был единственным человеком, которого любил Кухтик с тех пор, как три года назад умерла его мать.
– Чо сидишь?
– спросил друг Колька.
– Не знаю, - честно ответил печальный Кухтик.
– А чо делать будешь?
– поинтересовался друг.
– Не знаю, - вздохнул Кухтик и перекатил ногой старую консервную банку.
– А чо знать-то?
– сказал Колька, отличавшийся от Кухтика решительностью и никогда не испытывавший никаких сомнений.
– Чо знать-то? Давай к нам в институт. Я тя вмиг в мастерские пристрою.
– Так я ж ничего делать не умею, - вздохнул Кухтик.
– А делать ничего и не надо.
– Как это - не надо?
– Кухтик с недоверием посмотрел на решительного друга.
– А так. У нас никто ничего не делает.
– Совсем, что ли, ничего?
– удивился вечно сомневающийся Кухтик.
– Ага... Ну, иногда только какую работенку подбросят - посидишь там, паяльником потыкаешь, спаяешь им чего скажут, они куда-то все это утащат и пропадут на месяц. Потом опять притащат, скажут, куда ещё паяльником ткнуть. И опять - с концами... Работенка - не бей лежачего. Зарплата идет, спирт из лаборатории приволочь можно. Друган у меня там. Лаборант - большой человек. Нау-ку толкает. Спирту на ихнюю науку по литру в день выдают.
– Так
– спросил Кухтик, и надежда вновь озарила его печальную душу.
– Да сказал же тебе - раз плюнуть. Считай - замазано!
– произнес друг Колька и хлопнул ладонью по тощей Кухтикиной спине.
– А что они вообще там делают, в вашем институте?
– поинтересовался Кухтик, глядя на него снизу вверх.
– Да черт их знает. Все ловят чегой-то... Анормальные, понимаешь, явления, как ихний академик говорит.
– А ты что, и академика видел?
– Кухтик от удивления приподнялся. Колька вырастал в его глазах непомерно.
– Видел, видел. Он по ночам по институту шастает. Мы как-то за бутылкой засиделись, тут он, понимаешь, и вошел. Ну, мы бутылек, конечно, спрятать успели. А он, значит, вошел, поздоровался, спросил, как, мол, дела и все такое. Потом сел и начал про науку ихнюю заливать. Вы, говорит, при большом деле состоите. И опять про нормалии эти чего-то понес... Мы потом только, когда вышел он, сообразили, что, может, поддать хотел человек, да спросить постеснялся... А вообще-то он того - чокнутый. Точно. Его все там за чокнутого держат. Ну, нам-то - без разницы. Чокнутый, не чокнутый, лишь бы бабки платил. К тому же институт наш, между прочим, секретный. Слыхал небось?
– Колька понизил голос.
– Мне вахтер ихний по пьянке проболтался, что анормалиями этими американцев на хрен раздолбать можно. Во!
Кухтик встал и с надеждой глянул на друга.
– А ты думаешь, меня в секретный возьмут?
– Тебя-то? А чо не взять? У тебя все чисто. Маманя медсестрой была. Папаша вооще - гегемон. У тебя за границей никого из родичей нет?
– Нет, - испуганно сказал Кухтик.
– У меня бабка с дедом здесь рядом, в деревне жили. Дядька вообще у меня военный. На Севере служит. А больше никого и нет. Какая заграница? Ты что!
– Военный...
– задумчиво произнес Колька.
– Это хорошо, что военный. Это тебе плюс будет.
– Послушай, - сказал вдруг Кухтик, и взор его померк, - а мне ж в армию скоро. Я забыл.
– Забей болт, - важно, со знанием дела произнес Колька.
– Сказал же у нас секретность. Броня у нас. Пока будешь работать - не заметут. Не боись. А там в студенты махнешь - хрен достанут. Я б сам пошел, да мне на фиг нужно - нищим потом сидеть. А от козлов этих военкоматовских у меня справка есть. Мне тетка сварганила в поликлинике. Больной я весь, понимаешь. К строевой непригодный.
Колька весело хохотнул и ещё раз хлопнул Кухтика по спине.
– Ну, что, пойдешь?
– спросил он.
– Давай! Чо думать-то?
Так Кухтик попал в науку...
* * *
Во сне видится ему большая комната с огромным столом. Кухтик стоит, вытянув длинные руки по швам, и смотрит в угрюмое лицо сидящего за столом человека.
Большой Начальник По Кадрам держит в руках бумажную папку. В папке несколько листков. На одном из них приклеена Кухтикина фотография.
– Так, так...
– задумчиво произносит Большой Начальник, и ладони у Кухтика становятся мокрыми.
– Значит, не привлекался, говоришь... Так, так.