Кукла в волнах
Шрифт:
В столовой лётного зала под вечер народу все прибывало и прибывало. Ужин разносила Наталья Алексеевна или попросту Алексевна. Небольшого роста, вся круглая как шарик, она почему-то пользовалась большой популярностью у летчиков, словно была супермоделью. Еду на подносе официантка разносила, игриво улыбаясь, показывая золотые коронки на зубах. Она раздавала тарелки с незамысловатыми шутками-прибаутками, порою грубыми. Алексевна имела шестерых детей и мужа алкоголика.
Продолжая широко улыбаться, она подкатила с подносом ко мне, но на
Получив тарелку с котлетой и гречкой, и еще раз оглядев фигуру удалявшейся Алексеевны, я подумал: «Интересно, неужели мужикам от выпитого спирта становится все равно с кем и как? Вот мне, например, не все равно, сколько бы я не принял на грудь. Если только в бессознательном состоянии?»
Наверное, я рассуждал ошибочно, примеривая всё на себя. Живым опровержением моих мыслей был, сидевший за соседним столиком Юра Ющенко — наш комсомолец полка. Не зря про него говорили, что он как настоящий комсомольский вожак пьет всё, что течет, трахает всё, что движется.
Выпустившись из училища и поступив в полк, Ющенко активно влился в местную жизнь и быстро сошелся с молодыми техниками. Те, где-то услышав о сексуальных подвигах отдельных особей мужского пола, решили вшить себе в члены маленькие металлические шарики. Так сказать, для твердости духа. Шариков от подшипников в технико-эксплуатационной части полка хватало, причем разных калибров. Не знаю точно, проделал ли себе кто-то из них подобную операцию или нет, но Ющенко сделал, и у главного комсомольца полка началось воспаление этого наиважнейшего мужского органа, о чем он не преминул пожаловаться мне несколько раз.
После, Ющенко долго бегал на лечение к одной молоденькой врачихе, избавляясь от результатов своих неудачных экспериментов. Однако, как говорится, нет худа без добра — на члене остались шрамы, которые, как хвастался наш комсомолец, очень нравятся дамам.
«Да, — подумалось мне, — тут не до воспитательного процесса в духе идей марксизма-ленинизма. Парадокс в том, что люди, которые должны были быть действенными носителями этих идей, были от них бесконечно далеки». И я вспомнил в качестве примера замполит полка подполковника Кафтанова. Мне однажды рассказывали байку, как он воспитывал молодых, в чем-то провинившихся летчиков. «Чем вы тут занимаетесь? — распекал он их, — беспорядки нарушаете, водку пьянствуете? А кто будет Родину защищать? Я что ли? — на хрен она мне нужна!»
Пожалуй, из-за таких людей отношение в армии к замполитам было негативным. Нас считали бездельниками, которые активно вмешиваются не в свои дела, соглядатаями, докладывающими наверх о любом проступке командиров или личного состава. Мы, по мнению многих, казались ненужным звеном в армейской системе, звеном, которое можно было бы легко и безболезненно удалить.
Техники самолетов, в глубине души обижавшиеся на привилегированное положение летчиков и отчасти замполитов, вывели такую градацию: «Летчик — это белая кость и голубая кровь. Замполит — это белая кость и красная кровь. Техник — это черная кость и красная кровь».
Какая-то для истины здесь была. Техники работали от темна до темна на старте, независимо
Когда я после ужина вернулся в комнату, то увидел лежащего на койке Приходько. Володя о чем-то размышлял, закинув руки за голову и близоруко щурясь на горевшую в потолке запыленную лампочку.
— В кино пойдешь? — спросил я.
— Не знаю, — пробормотал Приходько, все еще оставаясь во власти своих дум.
Потом он медленно перевел взгляд на меня. Прапорщик был старше лет на десять, ранняя лысина уже отметила его темя, а на кончике носа после тридцати появилась родинка, как будто кто-то поставил маленькую точку.
— Ты знаешь, что такое апатия? — внезапно спросил Приходько и как-то лукаво посмотрел на меня.
— У тебя что ли? — решил уточнить я.
— Может и у меня.
— И что же?
— Апатия — это отношение к половому сношению после сношения, — Приходько довольно ухмыльнулся. Слышь, замполит, а наш Серега сегодня задаст жару Наташке, меня прямо разбирает как Андреича в Азовске. Представь, захожу к нему как-то на свинарник. Ты знаешь его? Это сторож, ему уже за пятьдесят. Подхожу к сторожке, а она ходуном ходит и раздается какое-то кряхтение. Что за черт, думаю? Заглядываю в дверь, а там Андреич на сундучке «жарит» тетку, которая ухаживает за свиньями, не помню, как зовут.
— Молодая?
— Да где там, таких же лет, как и сторож. Я отошел в сторонку и подождал, а после спросил у Андреича, с чего их так разобрало. Тот рассказывает, что они вместе с Верой Анисимовной, так, оказывается, звали тетку, подошли к забору на свиней глянуть. А там хряк дерет матку со всей пролетарской ненавистью, аж брызги в стороны. Ну, Андреич с Анисимовной смотрели-смотрели на это дело, потом ему тетка и говорит: «Ох и жарит хряк, аж дух захватывает!», схватила нашего сторожа за хобот и потащила в сторожку.
— Это ты к чему рассказывал? — поинтересовался я, — хотел показать воспитательную силу положительного примера?
— Нет, это я о Сереге. В кино неохота, пойти, что ли к телефонисткам, а то скучно что-то стало.
Мне тоже расхотелось идти в кино. Я лег на койку и отвернулся к стене. Еще один день прошел. Все одно и то же.
Какое-то тоскливое настроение овладело мною и вдруг подумалось, что это мое состояние возникло, оттого что я никого не любил. Но ведь окружающие меня люди тоже не особенно влюблены — живут обыденной жизнью, обрастая как камни мхом, необязательными отношениями, случайными половыми связями. Хотя, как говорят наши связисты: «самая надежная связь — половая». Да и вообще, что такое любовь, чувства? Так, отвлеченные понятия, пустые слова, часто произносимые всуе. Их вообще много — пустых слов, которые мы говорим, просто река пустых слов, размывающая берега сознания.