Куклу зовут Рейзл
Шрифт:
Молитву он вспомнить не сможет, это безнадёжно. Вспомнить хотя бы, как она называется. Может быть, её знает кто-нибудь из старых людей.
Саша подсел к московскому профессору Шапиро, он был, кажется, самым старым в бараке.
— Зиновий Ефимович, вы, наверное, до революции получали какое-нибудь еврейское образование?
— Зачем это вам, молодой человек? — профессор посмотрел на Сашу подозрительно.
— Я хотел спросить, может быть, вы запомнили какие-нибудь молитвы? Вот эту хотя бы, которая начинается словом «Шма» или как-то так.
Взгляд Зиновия Ефимовича теплеет.
— Да-да, была такая молитва, что-то такое: «Шма… Адонай…» Нет, не помню. А вы хотите молиться? —
Он опустил свою голову, покрытую слипшимися седыми патлами, и долго молчал. Потом посмотрел на Сашу бледно-голубыми слезящимися глазами:
— Профессор философии… А вы знаете, что я преподавал? Философию марксизма-ленинизма. Считалось, что это наука. Может быть, было бы лучше, если бы я выучил «Шма»…
Саша отошёл от него и лёг на нары лицом в солому. Его фантазия помимо воли рисовала картины расправы над беззащитными людьми. Вот они, женщины, старики и дети, набиты в товарные вагоны так, что могут только стоять. Среди них — его больная мама. Поезд медленно тащится куда-то на восток, ночь сменяет день, день сменяет ночь. Ни пищи, ни воды. Иногда стоны и слабый детский плач. Люди умирают стоя, потому что лечь невозможно, места нет ни для мёртвого, ни для живого. Изредка поезд останавливается где-нибудь в лесу или в поле, охранники вытаскивают из вагонов трупы. Их тут же наспех закапывают поблизости от дорожной насыпи. Когда это труп ребёнка, за ним со страшными воплями пытается выпрыгнуть мать, но её запихивают обратно в вагон…
На третий день пути у мамы начинается сердечный приступ. Некому подать лекарства, нет даже простой воды. Мама закрывает глаза и тихо стонет. Саше кажется, что она произносит его имя. «Не может быть, — думает он, — чтобы Тот, Кто сотворил весь мир и всё в нём, не понимал мой язык»…
— Мама! Мама! — закричал Саша не своим голосом и вскочил на ноги. Он трясся и выкрикивал бессвязные слова:
— Шма! Адонай! Я не знаю, но ты должен понять!.. Шма, шма, я прошу… Умоляю… Спаси, спаси!
Встревоженные зеки собрались вокруг Саши, а он вдруг замолк и свалился без сознания под нары.
Очнулся Саша в лазарете, попытался вспомнить, как сюда попал, что произошло. Он приподнялся и увидел Зудяру — лекпома из уголовников.
— Смотри, живой, — удивился Зудяра. — А мы уж думали, не очухается. Ты ведь двое суток, как бревно…
— А что со мной было?
— А я почём знаю? — возмутился Зудяра. — Ты вообще-то припадочный? В смысле, раньше у тебя бывало? Нет? Тогда вообще…
— Что мне теперь положено? В барак? На работы?
— Не, работ сегодня нет, все на плацу. Ты всё проспал. Тут сообщение пришло: усатый копыта откинул. Чего тебе непонятно? Ну вождь народов, лучший друг зеков — взял и дал дуба. Подох, отдуплился, перекинулся, сыграл в ящик. Вот зеки и психуют. Одни говорят — теперь всем хана. А другие говорят — всех выпустят, амнистия будет. Вон на плацу разъяснение делают, чтоб успокоить народ.
В 1955 году Саша Яннай вернулся в Москву. Он был полностью реабилитирован за отсутствием в действиях состава преступления. Обвинения в измене Родине и шпионаже в пользу государства Израиль были сняты. Как реабилитированному в соответствии с законом ему должны были вернуть квартиру, в которой он жил до ареста. Но кто же даст одинокому человеку четырёхкомнатную квартиру, да ещё в доме министерства обороны? Фрунзенский райисполком поселил его в десятиметровой комнате в коммунальной квартире, новый дом находился недалеко от Зубовской площади. И недалеко от школы, где он когда-то учился.
В Президиуме Верховного Совета Саша
Первое, что сделал Саша, обосновавшись на новом месте, — подал заявление в министерство внутренних дел с просьбой отпустить его на постоянное жительство в Израиль, где он намерен изучать Тору и еврейский язык. Ответа на это первое заявление он не получил. Тогда Саша вторично отправил заявление аналогичного содержания. Ответа не последовало. Тогда он записался на приём к самому министру. Министр принять его не смог из-за занятости, заместители министра тоже были очень заняты, а приняла его какая-то чиновница. Саша начал было объяснять свою просьбу, но чиновница показала Саше оба его заявления, аккуратно подшитые в папку, и сказала, что выезд за границу может иметь место только в строго перечисленных законом случаях, к которым изучение Торы не относится. И ещё чиновница рекомендовала Саше подумать над вопросом, не проливает ли его настойчивое желание уехать в Израиль новый свет на прежние обвинения в шпионаже в пользу этого самого Израиля? Были ли обвинения так уж безосновательны?
Это была угроза, но Саша от своего не отступил. Он считал, что терять ему нечего, снова в лагерь с тем же обвинением его не отправят, с работы фотолаборанта не выгонят, комнатёнку не отнимут. А если и да, то всё равно он не остановится.
Борьба Саши с советской властью длилась больше десяти лет. Он писал во все инстанции, в том числе в ООН, выступал на иностранных радиостанциях, выходил на демонстрации с другими отказниками, за что их арестовывали, били, сажали в психбольницы. Со временем в стране появилось еще несколько человек, рвавшихся за границу. Видимо, они здорово досадили властям, и в конце шестидесятых годов их потихоньку отпустили. Но чуть позже, в начале семидесятых, эмиграция неожиданно приобрела массовый характер, и в последующие годы из страны выехало около трёх миллионов евреев. Это было так непонятно и удивительно, что за границей заговорили о «чуде нового Исхода».
Чайкины и Рабочевы: параллельная история
(мини-роман)
* * *
Лежащие в одной плоскости параллельные линии не пересекаются. Так полагал древнегреческий математик Евклид, так в основном считаем и мы, правда с разными оговорками вроде математики Лобачевского и продолжения линий в бесконечность. Но параллельная история двух семей — это всё же не геометрия, тут свои закономерности. Начать с того, что параллельные линии Рабочевых и Чайкиных вышли из одной точки, что в геометрии невозможно. Название этой точки на крупномасштабной карте Российской империи выглядело как населённый пункт Захвылье: еле заметная точка, какими на картах отмечаются самые маленькие городки, поселения, местечки…
Впрочем, начать нужно не с географических названий (топонимов), а с личных имен (антропонимов). Только следует оговориться: речь пойдёт не о реальных людях — все персонажи придуманы автором. Однако эти вымышленные персонажи обобщают в себе несколько биографий людей, ещё недавно живших в Советском Союзе и Соединённых Штатах и так или иначе участвовавших в реальных исторических событиях.
1
В поисках дяди