Куклу зовут Рейзл
Шрифт:
На счастье Исаака, дядя Берл по-прежнему жил на Дилэнси по тому самому, записанному на бумажке старому адресу. Появлению родственника из Захвылья он не удивился, как будто всегда ожидал чего-то подобного. И хотя семья жила тесно, поселил его у себя.
— Спать будешь с Йошкой, он маленький, уместитесь. Завтра же пойдёшь работать, я тебя устрою учеником на швейную фабрику. По вечерам будешь ходить в школу, учить английский. Без английского ты в этой стране никто, запомни это. Без английского будешь вроде меня до старости на побегушках в какой-нибудь лавочке.
В семье Берла помимо десятилетнего Йошки была ещё двадцатилетняя дочка Рози, которая работала
— Ладно уж, попробуем взять его учеником наладчика. Но если не научится по-английски…
Дядя Берл подобострастно закивал. Считалось, что Бланк делает большое одолжение, хотя условия, на которых Исаака взяли на работу, были весьма жёсткими: первые два месяца ученичества он не получал ни цента зарплаты, а вкалывал полный день.
С учителем Исааку повезло: старый Димарко знал свое дело досконально, а главное, был толковым и терпеливым наставником. Терпения же ему понадобилось много, особенно на первых порах, когда Исаак совсем не понимал по-английски. Но Джино Димарко хорошо помнил, как тридцать лет назад сам приехал в Америку из родного Неаполя и как трудно ему приходилось без языка. Собственно говоря, старым он не был, особенно по нашим нынешним понятиям: мужчина лет пятидесяти с модными, закрученными вверх усами, высокого роста, атлетического сложения. В молодости он увлекался классической борьбой и даже подрабатывал, выступая в цирке. «Старым Димарко» его называли скорее из почтения.
Конечно, языковая нестыковка создавала неудобства в общении учителя с учеником, но, с другой стороны, служила Исааку ещё одним стимулом для изучения английского. В течение рабочего дня он старался запомнить множество специальных названий и производственных терминов, вечером на занятиях в школе для эмигрантов заучивал грамматические конструкции, а утром в течение получаса, пока они шли на работу, получал от Рози замечания к своему английскому произношению. Таким образом, через два месяца американской жизни, когда подходил к концу его ученический срок, Исаак уже мог что-то сказать по-английски, используя простые выражения типа «в этой машине нужно заменить шпульку», и его оставили на фабрике в качестве помощника механика-наладчика. Зарплату, правда, положили мизерную — четыре с половиной доллара в неделю. Рози, к примеру, зарабатывала семь.
Любая, даже не очень подробная история американских профсоюзов непременно упоминает The Triangle Shirt Waist Factory, швейную фабрику, события на которой сыграли столь заметную роль в развитии рабочего движения в стране. Вообще говоря, фабрика была во всех отношениях типичным для того времени предприятием sweat-shop, как их называли, то есть функционирующим на основе «потогонной системы»: 13-часовой рабочий день, антисанитарные условия труда, жестокие нормы выработки, свирепые надзиратели и циничное пренебрежение условиями безопасности. В частности, правилами пожарной безопасности.
Все швеи на фабрике были молодыми женщинами, средний возраст — от 19 до 20 лет. Почти все они недавно приехали в Америку: примерно половину составляли еврейки из России (точнее, из Польши, Украины и Белоруссии), также много было итальянок и латиноамериканок. Все они плохо говорили по-английски, и sweat-shop был единственным местом, где
Рози, высокая медно-рыжая девушка с решительными манерами, отличалась от других швей лучшим знанием английского языка, и это означало, что в недалёком будущем она постарается перейти на лучшую работу — скажем, продавщицы или кассирши. К Исааку она относилась несколько снисходительно: всё же была на год старше и жила в Америке уже пять лет. Когда их смены совпадали, они ходили на работу и обратно вместе. Для Исаака это были очень полезные прогулки, потому что Рози заставляла его говорить по-английски. Хотя в тот незабываемый день, изменивший жизнь Айзека Чайкина и определивший его судьбу, они в первый и последний раз говорили на родном языке: английский никак не подходил к теме разговора.
Весна в тот год наступила к концу марта, и это было первое по-настоящему весеннее утро с тёплым солнцем, ясным небом и еле ощутимым ласковым ветерком. Лучезарное утро субботы 25 марта 1911 года.
— Ты заметил, как отец нервничает эти дни? — спросила Рози.
Вопрос был неожиданный: Исаак был готов к разговору о неправильных английских глаголах или, там, о конструкции вопросительного предложения, а она вдруг заговорила на родном языке на сугубо домашнюю тему.
— А знаешь, почему? Из-за того что мы должны сегодня работать, а сегодня суббота. Он вырос в этих представлениях, ничего не поделаешь…
Рози сокрушённо покачала головой и замолчала. Они прошагали ещё целый квартал («блок», как говорил теперь Исаак), прежде чем он несмело признался:
— Знаешь, мне тоже не по себе как-то. Не то чтоб я такой религиозный… но как-то… Шаббас всё-таки…
— Вот именно: «как-то», — возбуждённо заговорила Рози. — Это и есть предрассудки. Сам не знаешь, как объяснить, а почему-то боишься. На этом вся религиозная жизнь построена: ни логики, ни смысла, одни смутные ощущения. — И решительно: — Пока люди не освободятся от предрассудков, пока не научатся рассуждать рационально на основе фактов, так и будут жить в невежестве и бедности. Особенно мы, евреи.
Исаак надолго замолчал и, когда уже свернули на Грин-стрит и подходили к фабрике, со вздохом проговорил:
— Наверное, ты права. Но нам ведь с детства внушали… И так сразу взять и отказаться…
Фабрика занимала три верхних этажа в десятиэтажном кирпичном здании. Рози поднялась на восьмой этаж, Исаак — на десятый. Рабочие, как правило, пользовались грузовым лифтом. Помимо лифта, внутри здания была лестница с выходом на Грин-стрит, обычная лестница, притом только одна. И потому, когда на восьмом этаже вспыхнул пожар и сразу же охватил эту лестницу, пятьсот рабочих фабрики, в большинстве своём молодые женщины, оказались в огненной западне — единственный путь к спасению был отрезан…
Позже ни одна из следственных комиссий так и не смогла установить, от чего начался пожар. В течение считанных минут пламя, распространяясь по кучам сухого тряпья, рулонам ткани и кипам изделий, охватило восьмой этаж, пошло вверх, перекинулось на девятый, а затем на десятый этажи.
Рабочим на десятом этаже, можно сказать, повезло: когда начался пожар, диспетчер цеха с восьмого этажа позвонила на десятый и подняла тревогу. Люди кинулись к лестнице, увидели огонь и вспомнили про единственный выход: через чердак на крышу. На крыше горящей фабрики сгрудилось более сотни человек — все, кто был на десятом этаже, и немногие, сумевшие проскочить на десятый этаж с восьмого и девятого. Несколько молодых девушек и парней, в их числе Исаак, решились перепрыгнуть на крышу соседнего здания. Проход между домами был не такой большой, но крыша соседнего здания была несколько выше, и это затрудняло прыжок. Так что большинство людей продолжало толпиться у края в надежде на помощь.