Куколка

Пирс Лесли

Рыжеволосая Анна-Мария была креолкой, и ее французский акцент, к радости Бэлль, напоминал акцент Этьена. Хэтти и Сюзанна приехали из Сан-Франциско, и, как и в случае с Бэлль, Марта оплатила им дорогу, чтобы они могли работать у нее. Они тут же заверили, что ни на секунду не пожалели о своем приезде, и хотя их годовой контракт с Мартой истек несколько месяцев назад, они решили остаться.

Полли и Бетти вместе работали в борделе в Атланте, но когда полиция его прикрыла, им пришлось переехать в Новый Орлеан. Они сказали, что им повезло, что их направили к Марте и та тут же взяла их к себе.

Все пятеро были

с белой кожей. Оказалось, что в борделях не допускается смешение рас, поэтому темнокожие девушки работали в других домах.

В начале вечера за рояль в гостиной сел пианист. Все девушки живописно расположились на диванах, и вскоре начали прибывать посетители. К величайшему изумлению Бэлль, все клиенты оказались настоящими господами. Они обладали безукоризненными манерами, не употребляли бранных слов и к девушкам относились как к леди. На клиентах были отлично сшитые костюмы, крахмальные белые рубашки, начищенные до блеска туфли. Бороды и усы были аккуратно подстрижены. Парочка клиентов выделялась благодаря клетчатым жилетам крикливых расцветок и выставленным напоказ золотым цепочкам от часов. Когда Бэлль плыла на корабле из Нью-Йорка, Этьен сказал ей, что это признаки «белых голодранцев» — необразованной бедноты из южных штатов. Но, несмотря на то что эти посетители вели себя несколько вульгарно и кичливо, тем не менее они оставались безупречно вежливыми. Бэлль показалось очень трогательным то, что господа попросили пианиста играть определенные мелодии, чтобы они могли потанцевать с девушками.

Пианиста звали Эррол. Он был негром. Видимо, всех пианистов здесь называли таперами. Он знал сотни мелодий, подбирал их тут же на слух. В такт некоторым из них Бэлль начинала притопывать — ноги просились в пляс. Бетти объяснила ей, что это называется джаз, она часто будет слышать здесь джаз, потому что это музыка Нового Орлеана. А еще тапер пел — у него был красивый низкий голос с хрипотцой — и в некоторых песнях менял слова на озорные шутки о борделе Марты. При этом все заливались смехом.

Бэлль разносила посетителям виски, вино и шампанское, которое оказалось чудовищно дорогим — доллар за бокал, особенно если учитывать то, что «вино», которое приносили девушкам, было всего лишь подкрашенной водой. Бэлль нравилось, что мужчины не спешат наверх, в номера, а девушки болтают и флиртуют с ними, как будто пришли на вечеринку. Но позже Бэлль узнала, что на выпивке неплохо зарабатывают, поэтому Марта поощряла своих подопечных в стремлении задержать клиентов в гостиной подольше.

Оказалось, что выбирали девушек тоже учтиво — мужчина приглашал понравившуюся проститутку на танец, и когда они вместе рука об руку выходили из комнаты, казалось, что они отправляются на невинную прогулку по саду.

Бэлль размышляла над тем, как же они передают деньги: сама она видела только плату за выпивку и чаевые Эрролу. Но Сюзанна объяснила, что, как только девушка поднимается с мужчиной в комнату, она первым делом просит его заплатить двадцать долларов. Деньги они передают Сисси, горничной, которая относит их Марте, а та ведет учет того, что девушки заработали за вечер.

Сисси была высокой худой негритянкой, косой на один глаз. У нее всегда было суровое выражение лица, но девушки уверяли, что в душе она сама доброта.

Бэлль чрезвычайно удивилась тому, как мало времени мужчины проводят в комнатах у девушек,

при том что в гостиной за разговорами и выпивкой они сидят больше часа. Бэлль подметила, что в среднем в комнате девушки мужчина остается минут на двадцать. Если клиент задерживался дольше чем на полчаса, Марта начинала нервничать. Когда мужчины спускались вниз, они тут же покидали бордель. Раньше Бэлль думала, что половой акт длится не меньше часа — так ей показалось в Париже и в комнате Милли, когда с ней был Кент. Теперь она начинала понимать, что все происходит значительно быстрее, и лишь из-за собственного страха она полагала, что все это тянется так долго.

Учитывая то, что за вечер каждая девушка принимала где-то по десять мужчин и каждый из них платил по двадцать долларов, они зарабатывали небольшое состояние, даже если принять во внимание то, что половину забирала себе Марта. Бэлль решила, что ей сказочно повезло, когда мадам сообщила, что будет платить ей один доллар в день за то, что Бэлль будет разносить напитки. В первый же вечер она получила целых два доллара и пятьдесят центов чаевых. Это, разумеется, было каплей в море по сравнению с суммами, которые зарабатывали девушки, или чаевыми, которые оставляли таперу (почти каждый посетитель давал ему доллар). Бэлль решила, что это именно то место, где каждый при должном усердии может очень быстро разбогатеть.

Девочки сказали, что сегодня был спокойный вечер, а вот по субботам — не продохнуть. Тем не менее, глядя на улыбающихся девушек, слыша переливы их серебристого смеха, Бэлль поняла, что эта работа не такая мерзкая, какой она ей казалась вначале.

Но пока она не хотела об этом думать. Лучше завалиться на мягкую пуховую перинку, под тоненькое одеяло, и вспомнить о том, как холодно сейчас дома.

Бэлль надеялась, что посланная из Нью-Йорка открытка уже дошла до Энни и Мог. Этьен не позволил ей написать, куда она направляется, о ее дальнейшей судьбе, равно как и о том, что с ней произошло в Париже. Но, учитывая то, что Энни сама содержит бордель, они, вероятнее всего, догадаются о правде. Единственное, на что Бэлль надеялась, — они почувствуют, что она была счастлива, когда писала эту открытку. Ее тревога немного улеглась.

Девушка намеревалась, когда устроится здесь, написать домой подробное письмо, но пока была не уверена, стоит ли это делать. В конце концов, ее мать не может позволить себе приехать в Америку и забрать дочь, а даже если бы и могла, Марта обязательно настояла бы на том, чтобы она вернула все деньги, потраченные на Бэлль.

Еще Бэлль думала о Джимми. Ей так хотелось написать ему, поведать свою историю, но если она сообщит ему обо всем, он, возможно, захочет отомстить Кенту, а тогда уже его жизнь будет висеть на волоске.

Поэтому, поразмыслив, Бэлль решила, что, вероятно, будет лучше для всех, если она ничего не будет писать. Правда их только растревожит. С другой стороны, если она напишет, что работает продавщицей или служанкой, ей никто не поверит. В конце концов, никто не станет похищать человека, а потом обеспечивать его спокойной, приличной работой!

Бэлль уснула, раздумывая над этой дилеммой.

На следующее утро она проснулась в десять часов. Странно, но с улицы, казалось, не доносилось ни звука. Вчера вечером здесь было еще более шумно, чем на Монмут-стрит в ночь с субботы на воскресенье.