Куколка
Шрифт:
В:Битву показали через то же окно? Ты все еще была в куколке?
О:Да, но не заметила, как все другие исчезли и я оказалась одна… нет, хуже — заточена в страшном узилище с Антихристом в сокамерниках. Меня заставили лицезреть невообразимые бесчинства, одно кошмарнее другого.
В:Не только битву?
О:Нет, но и самые мерзкие злодеянья: пытку, вероломное смертоубийство, резню безвинных. То был яркий образ Антихриста, представленный через жестокость человека к человеку, многократно превосходящую звериную, ибо даже последняя гадкая тварь не покусится на себе подобную.
В:Об
О:Кое-что рассказала. Всего не передать.
В:Ты видела себя, объятую пламенем, верно?
О:Да. Девочка лет четырнадцати в горящей одежде выбежала из дома, подожженного солдатней. Сердце кровью обливалось видеть ее муку, но мерзавцы лишь потешались над ней. Моя б воля, в клочья их порвала! Девочка бежала ко мне, и я бросилась к окну, чтоб ей помочь, но тщетно! Жизни б не пожалела, чтоб пробиться наружу, ибо в ней узнала еще безгрешную себя, но стекло, разделявшее нас, было тверже камня. Господи Боже мой, бью, оно не поддается, а в шаге от меня плачет и кричит горящий ребенок! И сейчас не сдержу слез, вспоминая, как она, ослепшая, тянулась ко мне… Я — вот она, рядом, а все равно что за тысячу миль…
В:Все те зверства являли собою наш мир?
О:Не знаю, наш ли, но шибко похожий, ибо в нем не было любви, но только жестокость, душегубство и мука. Все зло, коему конца-краю не видно, творилось над безвинными, женщинами и детьми.
В:Спрошу еще раз: что-нибудь показалось знакомым?
О:Наверное, то были не мы, но и у нас такое возможно.
В:Значит, не мы?
О:Скорее китайцы, ибо те люди были желтокожи и узкоглазы, словно фигурки с фарфоровой росписи. Еще ужаснее бойня выглядела при свете трех лун, что дважды возникали в окне.
В:Трех? Ты не ошиблась?
О:Одна большая и две поменьше. Но страшнее другие чудеса: огромные кареты с пушками, что неслись быстрее всякой лошади; крылатые ревущие львы, что разъяренными шершнями носились в небе и сбрасывали на врага исполинские фанаты, причинявшие несказанное разрушенье, — целые города лежали в руинах, точно Лондон наутро после Большого пожара. Вздымались огромные столбы дымного пламени, все сжигавшего и порождавшего вихри и трясенье земли. По сравненью с тем кошмаром наша жизнь — воплощенье добра. Но и в нас зреют дьявольские семена, готовые превратить нас в таких же беспощадных тварей. Человек грешен не только сам по себе, но и по воле Антихриста. Чем дольше тот правит, тем вернее обречены мы сгинуть в огне.
В:Вот все вы, бабы, такие — вечно верите в худшее. Что-нибудь хорошее твое окно показало?
О:Жестокость, одну жестокость.
В:Значит, безбожье. Разве этакий мир истинен? Да, порою встречаешь жестокость и несправедливость, но где ж видано, чтоб поголовно все их исповедовали?
О:То было пророчество, каким может стать наш мир.
В:Христианский Бог подобного не допустит.
О:За грехи и ложную веру Он уничтожил Содом и Гоморру.
В:Но только их; другие города, где свято верили в слово Его, не пострадали. Все, будет; вернемся к твоей пресловутой куколке.
О:На моих глазах погибла безвинная девочка. Боле не в силах смотреть, сползла я на пол, а за окном возник плотный туман, милосердно скрывший весь тот ужас. Вдруг зала осветилась, и в дальнем конце ее я разглядела его сиятельство, коего не сразу узнала, ибо он был без парика, да еще в серебристой одежде
В:Не сумлевайся, я тоже тебя не забуду, голуба. Ну что, сие апофеоз? Его сиятельство превращаются в Спасителя нашего?
О:Пусть так, коль иначе тебе не осилить. Хоть дело не в том. Меня охватило блаженство, и я уснула.
В:Что?! Надо быть уж совсем безмозглой дурой, чтоб дрыхнуть в миг единенья!
О:Возможно, но я чувствовала, что надо закрыть глаза и дать нашим душам слиться. Словно возлюбивший меня супруг повелел уснуть.
В:Кроме духовного, иного слиянья не произошло?
О:Срамно так думать.
В:Может, тебя вновь чем-то напоили?
О:Лишь взглядом.
В:А что твоя подружка Богоматерь Премудрость? Не нагрянула?
О:Ни Ее, ни Дика не было. Только он.
В:Где ты очнулась? Опять в раю?
О:Нет, на жестком полу пещеры, хоть не сразу то поняла, ибо еще пребывала в плену сладкого сна. Потом вдруг возникло ощущенье невосполнимой утраты, да еще я шибко закоченела, поскольку праздничный наряд мой весь до нитки исчез. Вспомнилась Богоматерь Премудрость, и поначалу я тоже сочла Ее грезой, но затем поняла: нет, то был не сон; Она ушла, а я, нагая телом и душой, возвращена в наш мир. Тут листопадом посыпались воспоминанья, и лишь тогда я сообразила, что на лугу видела Отца нашего, Сына Его, умершего и воскресшего, Святого Духа и ангелов в облике косарей. Вспомнила и того, кто привел меня к священному знанью. В сырой пещере еще чуть слышался сладостный аромат Вечного Июня, подтверждавший, что все было не сном, но явью. От досады, что все закончилось, прежде чем я толком поняла, ручьем хлынули слезы. Ей-богу, в жизни не было так обидно! Да, во мне еще жила себялюбивая суетная шлюха, полагавшая, что ею пренебрегли, ибо она оплошала в серьезной проверке. Дура несчастная! Бухнувшись на колени, я взмолилась, чтоб меня забрали обратно в сладкий сон… Ничего, теперь-то душа моя поумнела.
В:Да поди ты со своей душой! В пещере было светло?
О:Сумеречно.
В:Куколка исчезла?
О:Да.
В:Ну конечно, тебя облапошили. Этакой махине ни въехать в пещеру, ни выехать обратно. Все происходило в твоей глупой бабьей башке: заглотнула приманку и сдуру ее взлелеяла, точно головастика, что зреет в твоем чреве.
О:Говори что хочешь, поступай как знаешь. Отвергай мое превращенье — мне и Христовой истине ни жарко ни холодно. Твоя душа сама проклянет сей день.
В:Опять завела! Ты осмотрела пещеру? Может, его сиятельство тоже прикорнули где-нибудь в уголке? Что, никаких следов?
О:Один остался: на выходе я споткнулась об его шпагу, что так там и валялась.
В:Подобрала?
О:Нет.
В:А вдруг его сиятельство где-нибудь рядом лежали?
О:Он отбыл.
В:На чем?
О:На том, в чем мы распрощались.