Кукурузный мёд (сборник)
Шрифт:
– Ну, в смысле у Ее величества Великобритании, – сказал он.
– Да хватит Вам все в протокол заносить! – сказал он.
– Думаете, в Лондоне Вам что-то за защиту от оскорбления королевы дадут? – сказал он.
– Да Вас и в Молдавии не оценят! – сказал он.
– Взгляните, как это выглядит со стороны! – сказал он.
– Вам же никто не поверит, над Вами смеяться будут, –
– Говорящие бараны хотят уничтожить человечество, – сказал он.
– А баранов сделать, путем труда, людьми, – сказал он.
– Ха, – сказал он.
– Ха-ха, – сказал он.
– Вас в сумасшедший дом упекут, как только рапорт появится в Центре, – сказал он.
– В Кишиневе, думаете, до вас кому-то дело есть? – сказал он.
– Вас в дурку, меня в отару, – сказал он.
– Как там у вас в песне поется? – сказал он.
– «Тебя в афган меня в публичный дом» – проблеял он противно.
– Всем все по фигу, – сказал он.
– Да, я вашу культуру десять лет перед заброской изучал, – сказал он.
Перебросил левую заднюю ногу с правой задней, а потом, наоборот, набросил правую заднюю на левую заднюю. Кокетливо выпустил дым колечком.
– Прямо Шарон Стоун, – подумал лейтенант.
– И трусов тоже… нету… – подумал он.
Закурил с отвращением. А баран-искуситель продолжал.
– Пока то да сё, – говорил он.
– Вас, вместо звания Героя, электрошока удостоят, – говорил он.
– А я тем временем подготовлю аэродромы, – говорил он.
– Да и бараны здешние осознают себя Личностями, – говорил он.
– Начнут бурно э-во-лю-ци-о-ни-ро-ва-ть, – говорил он.
– И тогда пипец котенку, – говорил он.
– То бишь, лейтенанту Петреску, – говорил он.
– Выйду на улицу гляну на село, – говорил он.
– Девки поссали и мне блядь тепло, – говорил он.
– Прикиньте, Петреску, вы в смирительной рубахе, – говорил он.
– А инопланетное вторжение при участии пятой колонны Началось, – говорил он.
– Ваши действия, лейтенант? – говорил он.
Глотал лейтенант дым, гадко скребло нёбо от «Жока» без фильтра и слов барана, проникавших в каждую пору, в лёгкие, крепче даже вонючего табака. Окутывал дым
– Я вам лейтенант предлагаю сделку, – говорил он.
– Вы мне свободу, а я вам алмаз, что у меня в копыте, – говорил он.
– И гарантии неприкосновенности, – говорил он.
– Вам и… скажем… тысяче, нет, трем тысячам! женщин, – говорил он.
– Какая разница Вам, что случится после? – говорил он.
– Я говорю о смерти, – говорил он.
– А раз так я предлагаю Вам жизнь до старости на острове в окружении трех тысяч наложниц, – говорил он.
– Естественный конец, торопить не будем, – говорил он.
– Сто так сто, двести так двести, ну, лет, – говорил он.
– Чем это от жизни-то отличается? – говорил он.
– То же самое, да еще и на пьяные хари соотечественников смотреть не надо, – говорил он.
– Вы подумайте, лейтенант, крепко подумайте… – говорил он.
– 1900 карат, алмаз… женщины… – говорил он.
– Всех моделей мира к вам перебросим, – говорил он.
–… тропический рай… – говорил он.
– Зона запретная для любого барана… – говорил он.
– Соглашайтесь, милейший, – говорил он.
Холодно сверкал пенсне – да-да, его лейтенант тоже нашел при обыске, но по просьбе задержанного, утверждавшего, что обладает слабым зрением, вернул, – постукивал копытом по папироске… Ронял пепел на стол…
– Чего вы, батенька, боитесь? – говорил он.
– В конце концов Вы молдаванин, – говорил он.
– А ваш национальный бизнес это предательство и контрабанда, – говорил он.
– Ну и бухать, если верить последним данным отчета ВОЗ, – говорил он.
– Пропустите контрабанду-меня, – говорил он.
– И предайте человечество, – говорил он.
– На вырученные забухаете! – говорил он.
– Убьете трех зайцев, спасете одного барана! – говорил он.
– Останетесь верны национальной матрице! – говорил он.
Улыбался, словно актер Гафт в кинокомедии про голую блядь Маргариту, которая стала невидимой и устроила еврейский погром каким-то задротам-критикам в Москве…