Культура и мир
Шрифт:
34. Семашко Н. А. Пути советской физкультуры – М., 1926.
35. Славянская мифология. Энциклопедический словарь. А-Я. – М., 2002.
36. Сольц А. А. Коммунистическая этика // Каким должен быть коммунист. Старая и новая мораль / сб. под ред. Ем. Ярославского. – М., Л., 1925.
37. Сюкияйнен Л. Р. Мусульманское право. Вопросы теории и практики. – М., 1986.
38. Туркина О. Пип-шоу. (Идеоадаптация образа женщины в российской рекламе) // Женщина и визуальные знаки / под ред. А. Альчук. – М., 2000. – 280 с.
39. Утехин И. Очерки коммунального быта. – М., 2001.
40. Фрейд З. Введение в психоанализ. Лекции. – М., 1989.
41. Фрейденберг О. М. Миф и литература древности. – М., 1998.
42. Хазин В. Каталоги Телегона // Октябрь. – 2003. – № 8.
43. Хорни К. Женская психология. – СПб., 1993.
44. Щеглов Л. М. Энциклопедия секса, или 1001 ночь с доктором Щегловым. – СПб.: Алетейя, 2002. – 416 с.
45. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. В связи с исследованиями Льюиса Г. Моргана. – М., 1982.
46. Этвуд
П. Б. Клевцов. Роль утопии в культуре (на материале романа А. Платонова «Чевенгур»)
Имеет ли человек право на утопию? Под утопией, в данном случае, автор доклада понимает проектирование таких социокультурных состояний, реализация которых очевидно противоречит исторической практике человечества. Например, учение Льва Толстого о непротивлении злу силою – утопия, потому что вся история общества с древнейших времен до наших дней пронизана насилием, а надежды философов Просвещения (например, Кондорсе) на то, что прогресс изменит эту ситуацию, не оправдались. То же самое относится и к утопии современника Л. Толстого – философа Н. Федорова – о воскрешении предков на основе научно-технического развития.
Сегодня в нашей стране утопии «немодны», если, правда, не считать так называемых «ретроспективных утопий», в которых идеализируются различные исторические периоды нашего прошлого – советской России, дореволюционной России, Московской Руси и т. д. Даже КПРФ, партия, которая исторически связана с РСДРП(б) / ВКП(б) / КПСС, в современной своей идеологии почти отказалась от элементов утопизма, обращенного в будущее, сменив их на ностальгию по романтизированному советскому прошлому, национализм и критику глобализации. Современное российское общество – и весь «интеллектуальный класс», который выступает в качестве его поводыря – объявило эпоху «трезвости» и «прагматичности», решив для себя «раз и навсегда», что «мечтатели» и «утописты» не улучшают жизнь, а, наоборот, только приносят вред (большевики). Стратегия «прагматизма» сегодня декларируется как официальная государственная политика. В этой ситуации очень легко сделать одно предсказание – когда поколение современных господствующих политиков и финансистов промышленников сменится новым, сформировавшимся не в последние десятилетия существования СССР, а уже после его краха, это новое поколение вернется к утопизму, хотя мы не знаем, в каком его виде. Утопия будет реабилитирована. Потому что для непредвзято мыслящего человека (то есть для ученого) совершенно очевидно, что утопия – необходимый элемент социокультурной жизни любого общества.
Вопрос об актуальности утопии и о тех проблемах, с которыми сталкивается общество и культура при попытках их реализации, автору статьи хотелось бы обсудить на примере романа великого русского писателя XX века Андрея Платонова «Чевенгур». Современные школьники воспринимают опыт «советского тоталитаризма» на уровне литературы, в основном, через такие произведения, как «Мы» М. Замятина, «Один день Ивана Денисовича» А. И. Солженицына и «Котлован» того же Платонова. Такое восприятие является верным, но односторонним. Глубокое убеждение автора статьи состоит в том, что в будущем школьники будут обращать должное внимание на такие произведения, как «Чевенгур». Это, конечно, резко усложнит понимание советского периода отечественной истории, проблематизирует его, но ведь это нельзя не признать достоинством. Вся энергия коммунистической утопии начала прошлого века запакована для современного молодого поколения. Она запакована в следующие ярлыки – «заблуждение», «трагическая ошибка», «прошлое, которое не должно повториться» и т. д. Конечно, все эти слова отчасти верны, сложно это не признать, и, тем не менее, когда автор статьи, будучи «полноценным членом современного общества», перечитал «Чевенгур», то получил мощнейший заряд положительной энергии. Что с этим делать? Нам необходимо распаковать утопии.
В романе «Чевенгур» (1928–1929) Платонов попытался осмыслить опыт построения коммунизма в СССР. Как известно, общая тенденция мировоззрения писателя заключалась в том, что, всецело разделяя идеалы коммунизма в рамках официальной идеологии Советского государства конца 1910-х – начала 1920-х гг., в середине 1920-х он начинает дрейфовать в сторону «левого коммунизма», критикуя государственную политику за бюрократизацию, этатизм, чрезмерное планирование и т. д. (фактически, такая же эволюция характерна для многих деятелей культуры, которые искренне разделяли идеалы коммунизма, например, для В. В. Маяковского и в целом группы ЛЕФ). Важной вехой в литературной карьере Платонова стал рассказ «Усомнившийся Макар» (1929), «заслуживший» отрицательный отзыв И. В. Сталина. Платонов – в духе первых лет революции – воспринимал коммунизм не как усиление государства, а, наоборот, как его ослабление. Впрочем, сама вера в коммунизм Платонова не покидала. Кстати говоря, и повесть «Котлован», которую изучают в современной школе как символ краха коммунистической идеи, на самом деле, тоже пронизана этой верой. Современное молодое поколение привыкло воспринимать Платонова как чуть ли не «разоблачителя коммунизма», тогда как это исторически неверно. Платоновская критика советского строя была «критикой слева». На сегодняшний момент, «коммунизм уже разоблачен». Осталось только понять, почему же писатель был «так глуп», что верил в него?
«Чевенгуру» предшествует в качестве его «предыстории» повесть «Происхождение мастера». В ней Платонов как раз отвечает на вопрос о вере в коммунизм в своей философской манере: «Когда Захар Павлович (главный герой повести –
Есть ли такое «дальше и выше» у современного российского общества, особенно у молодого поколения? Если говорить о большинстве, а также о том, что презентуется этим большинством в публичном информационном пространстве, то нет. Интересно также вспомнить, как в последние годы существования СССР и в 1990-е гг. среди интеллигенции была мода на пренебрежительное отношение к общественной жизни, активность в сфере которой ассоциировалась с советскими временами. В то время распространился настоящий культ личной, частной жизни, защищалась идея человека, который «ничего не должен обществу», произносились слова о «малых делах» и т. п. Забавно, что сегодня многие публицисты задаются вопросом о том, как стал возможен политический «авторитаризм» начала XXI века в России – уж не они ли сами создали для него условия, «загнав» россиянина в частную жизнь? То, о чем говорит Платонов, имеет внеисторический характер. Общество, если оно вообще живое, всегда будет «выходить» на те или иные «сверхцели». Это, правда, необязательно будет коммунизм, но уж если осознание необходимости сверхцели появится, то актуальной станет и эта альтернатива.
Чевенгур в одноименном романе великого писателя – это, как известно, город, в котором люди построили коммунизм. Платонов проводит определенную границу между Чевенгуром и остальным Советским государством – если в последнем все еще двигаются к коммунизму, определяя вопросы стратегии и тактики, то наступая (военный коммунизм), то отступая (НЭП), то, как заявляет председатель ревкома Чевенгура товарищ Чепурный, в их городе история уже кончилась. Что же происходит в этом городе?
1. Социально-экономическая жизнь Чевенгура – по крайней мере, в первой части романа – исключает труд. Труд – это эксплуатация: «… в Чевенгуре за всех и для каждого работало единственное солнце, объявленное в Чевенгуре всемирным пролетарием. Занятия же людей были необязательными, – по наущению Чепурного Прокофий дал труду специальное толкование, где труд раз и навсегда объявлялся пережитком жадности и эксплуатационно-животным сладострастием, потому что труд способствует происхождению имущества, а имущество – угнетению…» (Платонов 1989: 197). Любопытно, что эта идея Платонова резко противоречит культу труда, характерного для советской идеологии. Но более любопытно другое, – когда во второй части романа в Чевенгур приходит толпа пролетариев, нищих, бродяг, чтобы начать жить при коммунизме, то труд возвращается к чевенгурцам, – но исключительно в качестве бескорыстной помощи другим людям, обеспечения их жильем, пищей, кровом. Иными словами, перед нами великолепный (правда, утопический) пример диалектического снятия. Вначале труд отрицается и исключается в его капиталистическом виде, как средство закабаления, эксплуатации человека человеком. А потом – труд возрождается, но в качестве новом, как деятельное проявление любви к ближнему, как социалистический труд в понимании Платонова. Это настоящие смерть и воскресение труда. Писатель – вполне в духе марксизма – хочет показать, что труд не должен быть системой отчуждения человека, напротив, он должен способствовать преодолению отчуждения.
2. В Чевенгуре «умирает» не только прежний труд, но и прежняя культура. Это – очень важный и любопытный момент. В одном месте романа товарищ Чепурный говорит: «Да и не нужно читать: это, знаешь, раньше люди читали да писали, а жить – ни черта не жили, все для других людей путей искали» (Платонов 1989: 188). Вот еще один эпизод, в котором затрагивается эта тема: «Некогда Прокофий предложил Чепурному ввести в Чевенгуре науку и просвещение, но тот отклонил такие попытки без всякой надежды. “Что ты, – сказал он Прокофию, – иль не знаешь, что такое наука? Она же всей буржуазии даст обратный поворот: любой капиталист станет ученым и будет порошком организмы солить, а ты считайся с ним! И потом наука только развивается, а чем кончиться – неизвестно”» (Платонов 1989: 196). Последнее утверждение, опять-таки, напрямую противоречит установкам советской идеологии с самого момента ее возникновения. Конечно, по тексту до конца непонятно, как сам автор относится к такого рода «левому обскурантизму» – известно, что в мировоззрении Платонова, по крайней мере, в ранний период, большое место занимала идея научно-технического прогресса как основы общества будущего. Кроме этого, поскольку Платонов показывает чевенгурский коммунизм не в статике – как некое завершенное идеальное состояние, – а в динамике (это хорошо видно на предыдущем примере отношения к труду), можно предположить, что и в данном случае, речь идет о смерти не культуры как таковой, а старой культуры, на смену которой придет новая. Правда, сам Платонов не описывает такого изменения.