Культурология и глобальные вызовы современности

Мосолова Л. М.

Гуманизация образования как важнейший ресурс устойчивого развития

Т. Л. Мазаева (г. Грозный).

Одним из главнейших противоречий современной эпохи является противоречие между информационным перепроизводством, высочайшей информационной насыщенностью и невозможностью адекватного, полноценного использования информации для развития человеческого общества.

Информационное перепроизводство заключается не в том, что производится слишком много информации, а в том, что общество не может обеспечить её эффективное применение. Для этого необходимо создание систем устойчивой мотивации, которая переводит информацию из описательного состояния в предписательное, в результате чего она оказывает мобилизующее воздействие на энергетический потенциал человека. Увеличение общего объёма как социальной, так и технологической информации без определения источников жизненной энергии, использующей данную информацию, ведёт к хаотизации общественной жизни. Неспособность

выстроить систему и иерархию ценностных предпочтений сводит «на нет» кажущуюся прогрессивность развития науки и образования. Образование, как уникальный инструмент, «напитывающий» человека информацией, представляется сегодня как основной культурный институт цивилизованного общества. Однако образованность не есть гарантия от духовного и нравственного оскудения, возникновения аномии и ситуативной этики, предпосылок кризиса и разрушения любой цивилизации. Именно поэтому в современных исследованиях всё более настоятельно подчёркивается необходимость ценностной переориентации образовательной политики.

Подчеркнём, что мотивационная сфера, устойчивые схемы, предписывающие целерациональность человеческого действия, связаны с определёнными базовыми ценностями, идентичностью человека.

Современная глобализация несёт в себе источники разрушения устойчивой человеческой идентичности. Установка на освобождение человека в политическом и экономическом смыслах, на автономность его развития, творческую свободу таит в себе опасность фрагментации человеческого сообщества, дезинтеграции социального поведения и целостности духовного развития. Отказ от трансцендентальности системы духовных ценностей, их утилитаризация, понимаемая в постмодернистском духе, ведёт к разрушению как духовного, так и экономического и политического пространств. Вакуум ценностей ведёт к тому, что создание образцов социального поведения оказывается прерогативой политических или духовных «манипуляторов», что деидеализирует социальные связи и отношения.

Для радикального либерализма и постмодернизма само представление о некоем поле ценностей, ядре культуры является архаичным. Однако конец истории, так поспешно объявленный Фукуямой, отнюдь не означает абсолютной конечной победы идеи либерализма. Само представление о том, что общество есть лишь сумма суверенных индивидов, преследующих свои сугубо эгоистические цели, уничтожает идею культуры как единства не только индивидуальных, но и общественных ценностей. Поведение человека реально оказывается далёким от сугубо рационалистической калькуляции, взвешивания соотношения оценок издержек и приобретений. Готовность человека жертвовать собой во имя идеалов не является, однако, сугубо ирреальным стремлением. Ещё Макс Вебер показал, что такой вид поведения является более организованным по сравнению с утилитаристским и относится к «рациональности по ценности».

Общество, в котором превалирующей становится модель поведения человека рационально-утилитаристского типа, существовать долгое время не может, его развитие ведёт к глобальной катастрофе, и выход из кризиса возможен лишь на основе преобразования культуры и духовных ориентиров человечества. Противостояние господству индивидуалистической этики возможно лишь на основе признания «духовного града», системы надвременных и надутилитарных ценностей.

Современное прогрессистское, сциентистски ориентированное сознание основывается на соответствующей модели образования и воспроизводится в различного рода информационно насыщенных программах учебного процесса, утверждающих непреходящую ценность знания как силы, преобразующей мир. Всё, что является противоположным знанию, иные формы понимания и способы организации бытия человека, подлежит искоренению. Примером такого рода подхода является передовая теория 2-й половины XIX в., утверждающая необходимость устранения «архаики» как в культурах, так называемых примитивных народов, так и в экономическом и политическом устройстве современного общества.

В этом смысле жизненный мир человека, оказывающийся весьма близким к миру ценностей, становится объектом критики и «исправления» со стороны рационального знания. О жизненном мире ещё П. Бергер и Т. Лукман писали, что именно он представляет собой «фабрику значений», без которых общество не может ни развиваться, ни сохраняться [193] . Ориентация образования на сугубо утилитарную систему ценностей «успеха» ведёт к тому, что возникает и продолжает углубляться разрыв между социальным и культурным. Выигрыш в малом оказывается проигрышем в перспективном, стратегическом развитии социума. Подобная модель образовательного процесса приводит к тому, что воспитывается специалист прогрессистско-технологического типа, который воспринимает традиции, пережитки, единичную конкретность как примитивизм, нечто маловажное и даже подлежащее искоренению. Такой технократизм абсолютно лишён того качества, которое великий гуманист А. Швейцер положил в основание современной этики – «благоговения перед жизнью».

Подобно тому, что природа в индустриальной цивилизации оказалась не храмом, а мастерской, в социальной жизни индивид и его жизненный мир представлялись лишь материалом для создания будущего идеального устройства. Техницистское

сознание переворачивает всё с ног на голову. Основной и основополагающей в социальном мире деятельностью объявляется утилитарно-прагматическое, идеологическое конструирование реальности. Те «миры», которые являются на самом деле вторичными, получают статус неких «слонов», на которых покоится земная твердь.

Образование в данном контексте рассматривается прежде всего с утилитарно-прагматических позиций: оно должно давать знание, позволяющее встраиваться в существующий порядок вещей и умело манипулировать возможностями технологического способа преобразования действительности. При этом совершенно забывается, что человек представляет собой не плоский феномен суверенности, эгоизма и утилитарности, а имеет свой надсоциологический статус. Именно об этом писал А. Шопенгауэр, когда утверждал примат «космической воли» над непомерными претензиями социальной действительности. Именно на некритическом представлении о возможностях техницистского подхода основываются все разрушительные эксперименты, которые пережила Россия. Всякое разрушение оказывалось основанным на стремлении к созиданию, а в результате полнота жизненного мира втискивалась в прокрустово ложе «всеобщих» формализованных схем, хотя ещё Г. Гёдель доказал принципиальную неполноту любой формализованной системы.

Линейно-детерминистское отношение к истории выражается в том, что её стихия ограничивается рациональными детерминантами технологического, экономического или социологического характера. Однако подобное отношение к истории принципиально неправильно, поскольку историческое движение, как и жизнь отдельного человека всегда связано со страстями, действием подсознательных импульсов. Жизненный мир истории нельзя ограничить какими-либо схемами. Подобно тому, как в своей обыденной жизни индивид принимает и выполняет жизненно-важные решения, так и в исторической деятельности необходима определённая энергия страсти, увлечения, желания, чтобы это действие осуществилось. Именно поэтому всякая великая реформаторская или революционная эпоха создаёт великие мифы и иллюзии, которые «зажигают» людей, ведут их на слом старого, регрессивного, подлежащего изменению и обновлению. Пусть эти иллюзии и окажутся впоследствии мифами, но они нужны, ибо возбуждают энергию человеческого действия. Великие учения и идеологии выполняют функцию отнюдь не объяснения и упорядочения социального мира, а функцию целеполагания, обоснования новых идеалов, побуждения человека к историческому действию. Перефразируя известное высказывание, можно утверждать, что великое учение всесильно не только и не столько потому, что оно верно, а потому, что оно мобилизует, воодушевляет людей в их борьбе за новые идеалы. Именно мощное эмоциональное отношение, уверенность в возможности реализации очередного мифа ведут к коренным изменениям в характере общественного развития. Дух эпохи, а не умозрительные рационалистические схемы – вот что позволяет политикам становиться великими государственными деятелями. Веер исторических возможностей в так называемых точках бифуркации – это свобода выбора, которая реализуется большинством людей подсознательным образом в виде выбора того, что соответствует их внутреннему эмоциональному настрою. Душа народа, его идентичность как раз и проявляются в этом действии.

Большое методологическое значение в разработке содержания новой модели образования имеет понятие неклассический гуманизм. Развитие этого понятия связано с отказом от многих философских учений, культурных, идеологических и политических доктрин и утверждением антропокосмизма, экологизма, глобализма, ноосферизма, многообразия и богатства возможностей, заложенных в национально-исторических традициях, реабилитацией культурного многообразия и культурной самобытности, экологии национальной культуры как источника ценностей и смыслов, творчества и самосозидания как отдельной личности, так и каждого народа, с созданием условий для дальнейшего развития каждого народа и всего человечества, обновлением, развитием и совершенствованием сущностных сил и психодуховной организации человека, утверждением нового типа духовности, интегрирующей разум, нравственность и волю, которые отвечают императиву сохранения жизни, культуры и природы.

Образование, базирующееся на указанных ценностях, станет фактором гуманизации сегодняшнего общества и основой подготовки к жизни в третьем тысячелетии.

Инженерно-техническое образование как гарантия социального прогресса

Н. Г. Багдасарьян (г. Москва).

Формулируя таким образом тему, мы вполне отдаем себе отчет в том, что найдется немало оппонентов использованию в данном контексте понятия «гарантия». Что может выступать такой гарантией сегодня, когда мир будущего открыт для преобразований, а значит, и для рисков, когда контроль за техносферой уплывает из человеческих рук? Оптимизм, доминировавший еще в XX в. в связи с основополагающей ролью техники в истории и культуре человеческого общества, постепенно сменился общей тревогой по поводу провоцируемых техникой потенциальных опасностей. Оправдалось предвидение многих мыслителей о возрастании угрожающих последствий технического могущества, о способности техники обособиться в собственном, и при этом чуждом людям мире.