Купленная. Игра вслепую
Шрифт:
Мало того, что этот говнюк с чужой помощью уложил меня в больничную койку, превратив в полуживой труп, так теперь еще и устраивает свое победоносное шествие в идеально подгаданный для этого момент. А заявиться так же, когда я мог еще стоять на ногах без чужой помощи кишка оказалась тонка?
— Что ты здесь делаешь?
Странно уже то, что он не приказал своим молодчикам сломать мне челюсть, а не одну только руку, поскольку рассеченные и от этого опухшие губы мне совершенно не мешали что-то говорить, как и не скрывать в своем охрипшем голосе нотки разрастающегося бешенства вместе с совершенно ничем неприкрытым презрением.
— Странный
Знал бы он сейчас, как меня от сего факта выворачивало, и как страстно я мечтал вычеркнуть из своей крови связывающие нас гены и ДНК… Хотя нет… Сильней всего меня корежило в эти мгновения от звучания его надменно спокойного голоса и абсолютно бесчувственного взгляда. Будто и вправду смотришь в лицо собственного убийцы, привыкшего воспринимать человеческие жизни не более чем за комариные. И этот человек (боюсь слово "человек" тут совершенно неуместно) называет себя моим отцом? Да тут любой усомнится в его родительских чувствах, только взглянув на него.
— Да что ты говоришь? Оказывается, данный факт определяется лишь наличием соответствующих документов? Хотя, да, ты прав. Поскольку иных доказательств своей причастности к семье Стрельниковых я сейчас банально не нахожу.
— Алина, будь добра, — а вот этого я действительно никак не ожидал. Того, что он вдруг переведет свой абсолютно ничего не выражающий взгляд на обомлевшую Альку и тем самым напомнит и мне, и ей зачем он вообще сюда явился. — Спустись вместе с Дмитрием на первый этаж, потом на улицу и подожди меня в моей машине. С тобой я поговорю чуть позже и в другой обстановке.
Он это сейчас серьезно, я вас спрашиваю? СЕРЬЕЗНО?
— А не много ли Вы себе позволяете, Глеб Анатольевич? — мой голос все-таки дрогнул не смотря на все мои тщедушные потуги сдержаться и не сорваться в крик. Во всяком случае, трясло меня уже неслабо. Все действие транквилизаторов — коту под хвост. Оказывается, адреналин способен и не на такие чудеса.
Только этот напыщенный индюк так на меня и не посмотрел. Вернее, не в эти секунды. Продолжал гипнотизировать Алинку показательно въедливым взглядом, от которого даже у меня скручивало внутренности, а по затылку и спине расползались ледяные царапины вымораживающей паники. Если он это сейчас сделает… если шагнет к ней и занесет над ней свою гребаную руку…
— Сделай мне одолжение. Не заставляй меня повторять свою "просьбу" дважды. — он определенно охренел. Или же возомнил себя царем и богом, неповиновение к которому грозит чуть ли не для каждого смертельным приговором без суда и следствия.
— Не слушай его. Ты ему ничем не обязана и ничего не должна делать. — попытка вернуть ему сдачу его же словами даже для меня выглядела жалкой и нелепой, не говоря уже о сквозившем в моем дрожащем голосе беспомощном отчаянье.
Да что я вообще мог сейчас сделать? Если мне и хватит всех остатков моих жалких сил, чтобы просто подняться с кровати, то это максимум, что я вообще сумею из себя выжать. Даже адреналин не спасет и ничем не поможет.
Почему я не подумал обо всем этом раньше? Почему не предпринял соответствующих мер или хотя бы просто не вывез Алинку из города, а, желательно лучше сразу, из страны? Неужели надеялся, что в этом самовлюбленном бездушном отморозке осталось хоть что-то человеческое?
— Я жду, Алина. Пусть и не привык, чтобы кто-то заставлял
В голове уже не просто шумит. Кажется, кровать подо мной и окружающая комната начали содрогаться и куда-то уплывать, а перед помутневшим взглядом буйным цветом запульсировали багряные пятна, вытесняя приятные глазу пастельные светло-бежевые и молочные тона окружающей мягкой мебели и идеально гладких стен. Не хватало еще потерять сознания от собственной беспомощности и абсолютного бессилия. Даже от доводящего до панической асфиксии понимания, что я не могу хотя бы просто дотянуться до тебя. Схватить и закрыть собой.
Ей богу, лучше бы мне было сдохнуть в эти секунды, а не наблюдать, как ты сходишь с места и торопливо, не оборачиваясь, идешь на выход из палаты.
Глеб Стрельников тоже делает несколько шагов в сторону открытых дверей и, с привычной ему неспешностью неоспоримого хозяина положения закрывает дверную панель.
То ли горячий выхлоп накопившегося за это время в легких и диафрагме горячего воздуха, то ли с большим усилием заглушенный выдох-стон вырвался из моего рта самопроизвольным спазмом. Но и трясло меня сейчас нехило, как какого-то одержимого бесами безумца, кое-как цепляющегося остатками здравого разума за спасительную реальность и жалкие нити своей паскудной жизни.
Если бы я только мог… Господи… Если бы только…
— Я бы все отдал только за то, чтобы избежать и этого разговора, и всего того, к чему мне пришлось прибегнуть за последние дни, но… — Стрельников-старший, естественно, не мог не заговорить. Как и не мог этого не сделать лишь в свойственной ему манере какого-нибудь английского короля-тирана вроде Генриха VIII, для которого казнить парочку неугодных жен или восставших в Благородном Паломничестве дворян-католиков, что два пальца об асфальт. — Ты не оставил мне ни малейшего выбора. Хотя я и предупреждал тебя и далеко не единожды.
Ну, а я, само собой, не мог не реагировать на его присутствие и доводящую до бешенства манеру поведения собственной на него убойной реакцией.
— Да неужели? Прости, что не могу выразить свое искреннее восхищение твоим показательно воспитательным действиям бурными овациями. Наверное, ты еще не в курсе, но больше часа назад мне сломали руку. Про несколько трещин в ребрах и сотрясение мозга можно не говорить, ибо это так, несущественные мелочи.
И как всегда, с присущей ему невозмутимостью, он терпеливо выслушал мой ответный выпад, неспешно вернувшись к изножью больничной койки и с такой же размеренной неторопливостью оперся ладонями о пластиковый борт кровати. Ни дать, ни взять, пресыщенный аристократ в энном поколении, снизошедший собственной персоной до собственного нерадивого сына.
Не знаю даже, что хуже — пытаться принять произошедшее и происходящее, как за неизбежное и само собой разумеющееся или… Смотреть в застывшее прямо передо мной лицо самого, что ни на есть реального Дьявола во плоти. Как всегда безупречного во всем и в каждой мелочи. Шитый не так давно на заказ в европейском ателье костюм-тройка светлого серо-оливкового цвета, темно-изумрудный галстук с обязательным золотым зажимом, идеальная укладка пепельно-латунных волос, гладко выбритое лицо… Уверен, он явился сюда прямиком из своего рабочего кабинета, как только получил от нужных людей нужное сообщение или телефонный звонок.