Курьер (фрагмент)
Шрифт:
Домой к Вики мы ехали, храня оглушенное молчание. Зато, придя к ней, едва не упали от смеха, вспоминая перипетии вечеринки: мастодонта, палец которого застрял в бутылке, тощего балбеса, прочертившего носом расселину в ковре, голого Рыжего, скакавшего, как павиан с намазанным скипидаром задом... и все остальное. Первой не выдержала Вики.
– Не могу, у меня уже живот разболелся, - взвыла она, тесно прижимаясь ко мне.
– Господи, ну и Рождество. Век не забуду.
Всю последующую неделю мы вспоминали этот праздник.
Глава шестая
Шестого января Вики улетела в Италию
Я проводил её в аэропорт Хитроу, но расставание превратилось в настоящую муку. Я терпеть не могу всякие проводы, но Вики настояла, а я не мог ей отказать. Я стоял, переминаясь с ноги на ногу, поглядывая на часы и не зная, о чем говорить. Я даже не мог сказать: "До встречи в июне", или "В четверг увидимся", потому что мы с ней даже не знали, когда встретимся в следующий раз - и встретимся ли вообще. Вики застрянет в Италии до самого ноября, я буду торчать на Мальорке, а работа у нас обоих круглосуточная, по семь дней в неделю.
Мы выкурили по сигарете, потом выпили по последней чашечке кофе, все это время пытаясь поддерживать безмятежный треп про лето и про нашу работу и старательно избегая всяческих разговоров про последние две недели. Но в глазах Вики, преисполненных печали, которую не могли затенить даже самые веселые слова, жили воспоминания об этих днях. Наконец, объявили посадку на её рейс. Вики обняла меня и поцеловала, глаза её заволокли слезы.
– До свидания, Расс, - прошептала она, потом решительно отвернулась и быстро прошагала за барьер, ни разу не обернувшись.
В довершение моих неприятностей, я едва не превратился в ледышку после того, как, поднявшись на плоскую крышу аэропорта, чтобы помахать вслед Вики, почти полчаса прождал, пока её самолет взлетит. Когда это наконец случилось, я до того промерз, что еле сумел приподнять окоченевшую руку. Но самое обидное (об этом я узнал из её письма, которое получил пару дней спустя), что махал я вслед вовсе не её самолету. Взлет её лайнера отложили на полчаса.
Как бы то ни было, но я дождался, пока самолет исчезнет во мгле, и лишь после этого сел в машину и покатил назад, в Лондон. В течение первых двух дней все валилось у меня из рук. Я чувствовал себя брошенным, несчастным и одиноким. Я даже не понимал, чем занимался до тех пор, пока не познакомился с Вики. Однако на следующий день вернулся Тони, с которым мы не виделись уже неделю - он снимался на горнолыжном курорте в Шотландии. Едва посмотрев на меня, он быстренько принял ванну, переоделся, а потом потащил продолжать нашу нескончаемую экскурсию по лондонским кабакам.
Настоящей христианской душе уныние неведомо. К концу первой недели после разлуки с Вики я снова обрел прежние удаль и задор.
Вот в таком настроении я приступил к работе над "Уайт-Марвелом".
В понедельник, морозным безветренным утром, когда шла уже вторая неделя января, мы собрались в агентстве "Кроксли".
Команда у нас была немноголюдная; для уличных интервью много и не требуется. Главное в этом деле - расторопность, ведь нужно всегда держаться в боевой готовности, чтобы в случае чего успеть догнать домохозяйку, выходящую из универсама.
В команду входят: звукооператор с портативным магнитофоном, телеоператор (даже пять минут таскать
Оператор Берт Форд, уже немолодой и всегда мрачный субъект с лицом Бастера Китона, за две недели не улыбнулся ни разу, хотя пару раз отпустил довольно смачные шутки.
А вот его ассистент Мики Мейпл, был полной противоположностью своего шефа. Крепкий двадцатилетний, невероятно сексуальный красавец-бычок, постоянно пребывавший в состоянии полового возбуждения, думал только об одном - ну... вы сами догадались. В последний день съемок он неожиданно взял расчет и занялся меблированными комнатами. Но об этом позже.
Элис Нейдлер, секретарь режиссера, была неприметной тихой женщиной средних лет, с огромным опытом работы на телевидении. Во время перерывчиков она за чашкой кофе рассказывала про славные деньки, когда ей приходилось работать с настоящими звездами.
Про звукооператора рассказывать почти нечего. За все съемки кроме фраз "Тихо, записываем" и "Не наступи на кабель, козел!", я не слышал от него ни единого слова. Да и внешность у него была неказистая: плюгавый лысый толстячок по имени Гарри Бристоу.
А вот режиссер был просто замечательный. Звали его Пол Уорд. Среднего роста, далеко за сорок, сутулый, тихий и неизменно жизнерадостный, он по утрам так страдал от похмелья, что у многих из нас от сочувствия начинала болеть голова. Глядя на его землистое лицо, мне начинало казаться, что, закончив съемки - дело своей жизни, он забьется в какой-нибудь темный уголок и тихонечко отдаст концы. Время от времени я даже сознавал, что сам командую съемками с его молчаливого согласия.
Как бы то ни было, реклама получилось на редкость удачной, доставив массу счастливых минут покупателям "Уайт-Марвела".
Однако вернемся к понедельнику. В то утро, без четверти десять, укутанные морозным туманом, мы уже расположились на исходных позициях напротив гигантского супермаркета в Челси. Режиссер выглядел, как сама смерть. Сойдя со ступеньки мини-автобуса, он оглянулся по сторонам, потом вперился налитыми кровью глазками в Мики Мейпла и повелел:
– Эй, малый, сгоняй за кофе!
Мики вскочил по стойке "смирно", молодцевато щелкнул каблуками, взял под козырек и проревел:
– Есть, сэр! Так точно, сэр! Сию минуту, сэр!
Мики помчался во всю прыть, а Уорд болезненно поморщился. Следует воздать Мейплу должное: помимо невероятной сексуальной мощи, он обладал ещё одним незаурядным качеством - он всегда умел найти горячий кофе, где бы мы ни находились. Бывало, мы колесили по какому-нибудь богом забытому предместью, где не то что закусочной - иногда и собачьей конуры не встретишь, а он исчезнет на десять минут, а потом, глядь - выныривает откуда-то с коробкой, уставленной ароматными дымящимися чашечками. Порой мне казалось, что он способен постучать в первую попавшуюся дверь и пригрозить открывшей домохозяйке, что сотворит с ней что-то страшное (например, не соблазнит), если она сию минуту не сварит кофе на всю нашу ораву.