Курортная зона
Шрифт:
Ленка ставит на полку психиатрический справочник и берется за Грофа. Тоже ничего.
– А цветом лица ты все-таки в Бромштромов пошла, - задумчиво бормочет папа.
Все любят читать психиатрические справочники - они по своей популярности не уступают детективам. И не потому, что приятно ставить диагнозы своим друзьям и знакомым (а ведь, действительно, приятно!), а потому, что в одной из этих скучных и страшных книжек, одетых в безликие переплеты цвета присутственных мест, мы надеемся набрести на одну-единственную болезнь - свою болезнь. И совпадут симптомы, и мы поймем, почему нам бывает так плохо и страшно, почему не спится ночью, а по утрам невозможно
* * *
– Слушай, - говорит Лидочка Мунтян, - ты что в субботу делаешь?
– Не знаю еще, - осторожно говорит Ленка, - а что?
– Пошли со мной в психушку.
– Это еще зачем?
– пугается Ленка. Нет, может, ей и есть что делать в психушке, но не так ведь, наскоком.
– Лошадь навещать. Вдвоем спокойнее как-то.
– Что с ней? Свихнулась?
– Не то чтобы свихнулась, - задумчиво говорит Лидочка, - а, ты понимаешь, странный случай. Сидит она в парикмахерской. Ресницы красит. Парикмахерша сзади стоит. Ножницами стрекочет. И тут, ты понимаешь, приходит в голову Лошади мысль - а что, если пока она вот так сидит, парикмахерша обойдет кресло и ножницами по горлу - раз. Ну, она сначала так эту мысль от себя отогнала, да еще внутренне похихикала, но ведь ей все хуже и хуже. Все она себе представляет, как приходит парикмахерша, обходит ее сзади, раскрывает эти ножницы и... А она ведь совсем беззащитная, Лошадь. Сидит, глаза закрыты, ресницы в краске, по уши в простыню закутана.
– И что?
– А ничего! Сорвала она с себя эту простыню и рванула из парикмахерской. Даже ресницы не смыла. Так и бежала по улице, как Фреди Крюггер.
– И, по-твоему, она ненормальная?
– скептически интересуется Ленка. Вполне закономерная реакция. Мне, вон, парикмахерша однажды самой чуть ухо не отрезала.
– Да нет, это как раз в порядке вещей. Я их сама знаешь как боюсь... А только с тех пор начались у Лошади неприятности - как она выйдет на улицу, так ей плохо делается. Все ей, понимаешь, кажется, что кто-то подойдет сзади и пырнет ее ножном в спину. Ноги у нее, у бедной подкашиваются, в ушах шумит... Она теперь без мамы из дому не выходит.
– Вот это да!
– восхищается Ленка.
– Скованные одной цепью. Ладно, пошли, уговорила.
– Кстати, - неожиданно интересуется Лидочка, - ты Потрошилова давно видела?
– С убийства Улофа Пальме не видела, - отвечает Ленка.
– Что за политическая привязка?
– А он в запой ушел. Жалко, говорит, Улофа, хороший мужик был.
– Я его жене блузку толкнула, - говорит Лидочка.
– Увидишь, скажи, пусть деньги отдаст.
– Да ты что, мать, - удивляется Ленка, - они же развелись.
– Давно?
– С убийства Улофа Пальме и развелись. Какие деньги, это ж год назад было!
– Как время летит!
– удивляется Лидочка.
– А мне казалось, это недавно было! Хотя нет, блузка-то была со стойкой, такие в этом году уже не носят. Еще кофе хочешь?
– Я бы поела чего-нибудь, - виновато говорит Ленка.
– Обойдешься, - отрезала Лидочка.
– Я на диете.
У Лидочки орлиный нос, близко посаженные глаза
– Слушай, - говорит она, - ты святые письма получала?
Ленка уже привыкла к причудливому ходу Лидочкиных мыслей.
– Нет, только анонимные. И не я, а папа. "Не выступайте с отрицательным отзывом на защите диссертанта Иванчука 20 июня в 16.00 в большом актовом зале, банкета не будет, а то мы разделаемся, говорят, с вашей любимой доченькой".
– До чего ученые дошли!
– возмущается Лидочка.
– И кто писал? Диссертант этот?
– Нет, - говорит Ленка, - его тетя. Но подписано "Доброжелатель". Родители мне газовый баллончик дали, и еще гаечный ключ. Ржавый, но удобный. Так и хожу. А зачем тебе святые письма?
– Я их размножаю, - объясняет Лидочка.
– Размножаю и рассылаю лучшим друзьям. А то, знаешь, что будет, если их не отправить?
– Что?
– интересуется Ленка.
– Даже говорить об этом не хочу, - отрезала Лидочка.
* * *
– Истерия у твоей Лошади, - говорит папа, - чистейшей воды истерия. Это просто наказание какое-то - у меня на приеме тоже сплошные истерички у одной голова болит, когда она диплом писать садится, ну так болит, что в глазах темнеет, у другой на свекровь аллергия какая-то загадочная. Кстати, мамочка, интересный случай! Женщина, доктор наук, телефонную трубку платком обертывает и, когда садится, под себя папку для бумаг подкладывает. Тебе это ничего не напоминает?
– Ах, Муня, перестань, - обижается мама, - мои родственники все сумасшедшие. А твои, конечно, ангелы!
– Ты на личности не переходи, - отвечает папа, - я же просто спросил.
– Все с ней понятно, - авторитетно разъясняет Ленка, - третья стадия по Грофу.
– Чего?
– Родов, конечно. Третью стадию прошла неудачно. Захлебнулась в каловых массах.
– Ты на своих приятелей посмотри!
– обиделся почему-то папа. Писатели! Да я по их опусам могу диагнозы ставить. С закрытыми глазами.
– Ты моих приятелей не трогай!
– возмущается Ленка.
– Он в настроении, - объясняет мама.
– Он уже тронул моих родителей.
Папа уже готов и дальше развивать эту благодатную тему, но тут звонит телефон. Он берет трубку.
– Лена, тебя.
– Слушай, - доносится до Ленки голос поэта Добролюбова, - а если это будет ирландский волкодав?
* * *
В дурдоме тихо. На аллеях лежат нежные полосатые тени, на тополях блестит клейкая, свежая листва. Асфальт в глубоких трещинах, сквозь которые лезут разные травы. Сегодня тепло, и все неопасные больные мирно гуляют по теплым дорожкам. Они идут вместе с Лошадью. У Лошади здоровый отдохнувший вид.
– Ты понимаешь, - говорит она Лидочке, - она ведь обо мне заботится. Я ей говорю - мама, хватит, это не твое дело, кто мне звонит. Ты его все равно не знаешь!
– Разменяться вам бы надо, - сочувственно говорит Лидочка.
– А то тебе никакой жизни не будет.
– Разменяться! Хорошо бы! А мне что делать? Я же без нее выйти на улицу не могу. Нет, в ушах уже, конечно, не так шумит, а в глазах еще что-то бегает.
– Ну, они тебя лечат как-то?
– пытается перевести Ленка разговор в логическое русло.