Курортная зона
Шрифт:
– Лечат! Они вылечат! Лучше бы они маму вылечили!
– Ну, хоть процедуры они какие-то назначают?
– Да ничего они не делают! Аутотренинг какой-то. Лидка!
– оживляется она.
– Тут такой врач работает! Лидка, ты бы слышала этот голос! Когда он говорит "расслабьтесь", у меня ноги подкашиваются.
– А ты что делаешь?
– с интересом спрашивает Лидочка.
– Ложусь, естественно. Мы все лежим и дышим. Ты, Лидка, неправильно дышишь. Начинать надо от живота.
– Это уже устаревшая система, - авторитетно объясняет Лидочка. Диафрагма должна фиксироваться.
– Да нет у тебя никакой
– Вот видишь, - укоряет Ленка.
– И что с того? Лучше бы она меня отравила! Всем сразу стало бы легче.
– Не расстраивайся, - мягко говорит Ленка.
– Я тебе Грофа принесу. Полежишь, почитаешь Грофа.
– Нет, не надо. Я Кастаньеду читаю. Про эти... эротические знания.
– Эзотерические?
– Ну да, экзотические. И уже поняла, что я раньше была деревом.
– А каким?
– интересуется Лидочка.
– Наверное, лиственным. Мои руки, как ветви. Я колеблюсь под ветром, колеблюсь...
Из темного окна на первом этаже с увитой диким виноградом решеткой доносятся звуки фортепиано.
– Это кто так здорово играет?
– Ленка в музыке не очень-то разбирается, но эта ей нравится. Душевно как-то получается.
– Да так, - равнодушно отвечает Лошадь, - одна сумасшедшая. Ну ладно, я пошла. Мне еще на процедуры надо.
Они смотрят, как она уходит по дорожке, стараясь не наступать на трещины в асфальте.
– Здоровая же кобыла, - говорит Лидочка.
– Всех сведет в могилу и еще на этой могиле спляшет. А ты мне Грофа дай почитать.
* * *
"Она была черная, как ночь, и тем страшнее была ее разверстая алая пасть, напоминающая кровавую рану, из которой, точно обломки костей, торчали ослепительно белые зубы. Ее дыхание было таким горячим, что я почувствовал ожог на своем лице. "Уходи!" - сказал я. Она тихонько зарычала. Пригнувшись на низких лапах и наклонив мощную лобастую голову, она медленно покачивалась из стороны в сторону, глядя на меня исподлобья своими налитыми кровью глазами. Я видел розовую плоть под ее отвисшими нижними веками, которые словно оттянули вниз чьи-то невидимые пальцы... Я задыхался... За моей спиной раздался дикий крик жены..."
– Ну, все-таки вставил, - бормочет Ленка.
– Не бультерьера, так ротвейлера. Долго думал, наверное. Инфернальная собака.
– Слушай, - говорит она, - этот кусок тебе удался. А вообще, ты сколько уже написал?
– Страниц тридцать, - говорит Добролюбов.
– На роман, пожалуй, не тянет. Жаль, за роман больше платят.
– Тебе что нужно, - спрашивает Ленка, - деньги или слава?
– Деньги мне, вообще-то, не помешают, - задумчиво говорит поэт Добролюбов.
– Но слава тоже, знаешь... за нее тоже деньги платят.
Лето лишь начинается. Впереди июль с его резкими тенями и беспощадным солнечным светом, с душегубками троллейбусов и густыми смоляными ночами, когда отовсюду доносится металлическое пение цикад. Наступит июль, и короткий, как удар дальней молнии, август, когда дни еще долгие и теплые, а ночи уже долгие и холодные, и мягкий, словно извиняющийся сентябрь, и опять будет туман и сырость, и ветер, и будут люди кутаться в пальто, и холодное море ночами будет ворочаться в своем каменном ложе...
Лошадь выписали из больницы, и она уже успела поругаться с Лидочкой на предмет новой
* * *
"...Это святое письмо. Его написала одна старушка после того как увидела ангела и он велел ей написать это письмо и она сразу заработала мелеон рублей. Один мальчик исцелился после того как написал это письмо десять раз а если вы его не перепишете и не разошлете всем своим друзьям и знакомым, то будете страдать неприятностями и пожалеете".
"А также пожаром, потопом и землетрясением", - бормочет Ленка. Она задумчиво вертит письмо в руках, потом рвет его на мелкие клочки и бросает обрывки в мусорное ведро. Люстра в гостиной начинает мелко дрожать.
– Лена, да перестань ты раскачиваться на стуле, наконец!
– кричит из комнаты мама.
– Стены уже трясутся.
– Это не я!
– нервно хихикнув, говорит Ленка.
– У нас, кажется, землетрясение.
За окном, на киностудии, начинают выть собаки. Они воют с ужасающей синхронностью, то низко, то резко забирая вверх, надрывая души усталых перепуганных граждан.
Лифт снует взад и вперед, выплевывая все новые порции жильцов. Вообще-то в случае землетрясения пользоваться лифтом здорово не рекомендуется, но какой же идиот попрется пешком с шестнадцатого этажа? Так что жильцов у подъезда все больше и больше. Они стоят с детьми и фамильными драгоценностями под окнами, из которых стекла летят даже при легком приморском бризе, и с интересом ждут развития событий.
Хлопает дверь сортира, и в гостиной появляется бледный взволнованный папа.
– Мамочка, - говорит он, - не хочу тебя пугать, но я, кажется, очень болен... Там в унитазе полным-полно жутких красных... Червяков каких-то...
Ленка в ужасе приседает.
– На улицу!
– говорит она наконец.
– Скорее все на улицу!
"ТЕРМИНАТОР"
"Баба, которую он должен был убить, работала официанткой в таком кафе, а его забросило из будущего, чтобы он ее убил, чтобы она не могла родить ребенка. Он до этого еще двоих убил, но по ошибке. А потом еще один из будущего полез ее спасать, потому что этот ребенок вырос и стал национальным героем и научил их бороться против машин. На самом деле он был отцом этого ребенка, но он этого не знал, потому что ребенок, когда вырос, ему этого не сказал, а специально послал его, чтобы он стал его отцом..."