Курсант: Назад в СССР 14
Шрифт:
— Что ж, приношу извинения. Сути не меняет. Это же не ваш профиль — гражданские потеряшки, ведь так?
— Да, — Орлов сел, закинув ногу на ногу, — но есть нюанс. Личное распоряжение генерала Черненко. Вам, кстати, привет передавал.
Я вскинул бровь:
— Алексей Владимирович? Когда ж вы его видели?
— Недавно, в Москве, — Орлов понизил голос, сделав его доверительным, но всё равно в тоне сквозил холодок. — Он… Он сказал, вы человек особый. И если вы здесь — значит, вопрос не так прост.
Я прищурился. Черненко был не просто моим знакомым, который
— И все же я не понял, — наша игра в недомолвки и полутона продолжалась. — Почему Алексей Владимирович вдруг заинтересовался этим делом? Это же обычная жалоба, таких генсеку пачками пишут. Перестройка же. Гласность — можно жаловаться на всё и всех.
Что-то темнит Владислав-Борислав, недоговаривает. Орлов же немного помолчал, раздумывая о чем-то, затем продолжил:
— По нашим данным, в деле может быть замешано руководство города. И не исключено — милицейское в том числе. Потому мы и здесь. Чтобы, так сказать, не позволить волку стеречь овец.
Я хмыкнул и кольнул:
— Красиво сказано. А если волк — это вы?
— Тогда уж я, скорее — пастух, — спокойно ответил он.
Мы обменялись взглядами. Долгими. С виду два вежливых собеседника, внутри — каждый готов к атаке.
— Насколько я понимаю, выбора у меня нет… — сказал я, перебирая пальцами листок с межведомственным приказом. — Ну, хорошо. Будем работать вместе. Но до приезда остальных члленов группы и её руководителя Горохова — каждый по-своему. Нас двое, и формально приказом старший в отсутствии Никиты Егоровича не обозначен. Получается, что мы оба старшие, так?
— Наверное, — не стал пока спорить тот.
— Ну, тогда будем работать каждый по своему плану.
— Конечно, — нехотя кивнул Орлов, ему явно не понравилось такое предложение, ведь он рассчитывал идти бок о бок со мной, понять бы еще, зачем. — Главное — не наступать друг другу на ноги.
— А если наступим?
— Тогда будем извиняться. Или… объяснять.
Он повернулся, будто собрался уходить, но вдруг остановился и произнёс:
— Кстати, архив местный, говорят, сгорел. Не правда ли, удобно?
Я только кивнул — будто и мне тоже удобно, хотя я-то по другую сторону баррикад, а этот всю милицию под одну гребенку.
Орлов ушёл. За ним тянулся тонкий след одеколона — дорогого, но безликого и непонятного, как вся его деятельность.
А я остался один, присел, провёл пальцем по строкам приказа, задумался, вчитываясь в витиеватые формулировки. Если уж комитетчики сунули нос, значит, в этом озере прячется что-то куда большее, чем просто тёмная вода.
И где-то в глубине души я уже знал — с Орловым придётся идти до конца. Только вот до какого? Ну-у… мне не привыкать… однажды я и убил следователя прокуратуры. За дело, конечно.
Я решил навестить гражданку Краснову — ту самую учительницу, из-за которой, собственно, и закрутился весь этот клубок. Вернее, благодаря Надежде Ивановне мы вообще о нём узнали.
— Вот её домашний адрес, — деловито
— Почему?
Тётка хмыкнула и подбоченилась.
— Сейчас каникулы, отпуск. А она, вместо санатория или юга, всё лето в пыльном музее да в архивах торчит. Такая у нас учитель истории — краевед-любитель. Даже на полставки туда устроилась, чтоб под неё расписание подгоняли, как ей удобно. Совсем ни стыда, ни совести, — добавила та с обидой, как будто Краснова испортила ей жизнь.
Музей краеведения города Нижний Лесовск прятался в старом купеческом особняке — обшарпанном, посеревшем от времени, но всё ещё пытавшемся держать спину.
Я вошел внутрь. Под стеклом — бронзовые наконечники стрел, облупленные ножи, кости, бусины. В углу чучело облезлого волка с мутными глазами, устремлёнными в вечность. Всё — как положено в провинциальном музее, время здесь зависло.
Прошёл по скрипучим коридорам, а мои шаги будто шли за мной же — отдавались гулким эхом, как в полупустом театре. Администраторша с жуткой химией на голове на мой вопрос ткнула пальцем:
— Левое крыло. Там и сидит, как обычно.
Дверь в кабинет Красновой была приоткрыта. Я постучал и вошёл.
Комната напоминала логово архивной крысы. Стопки жёлтых бумаг, ящики с надписями «Фонд № 3», «Копии актов за 1957», тут же какая-то большая старая бумага, наверное, карта города, свернутая в рулон и зажатая резинкой. На подоконнике — герань в банке из-под сгущёнки, полуувядшая, но цепляющийся за жизнь и лучик солнышка, что пытался пробиться сквозь плотные занавески в мрачноватое архивное царство.
За столом сидела женщина лет тридцати пяти. Простое серое платье, волосы собраны в тугой хвост, лицо строгое, без следа косметики. Вся — сдержанная, спокойная. Она была погружена в чтение какой-то потрепанной книги толщиной с московский телефонный справочник.
Подняв глаза, она настороженно посмотрела на меня.
Я шагнул ближе и раскрыл удостоверение:
— Милиция… Надежда Ивановна Краснова?
— Да. Это я, — вздохнула она и отложила книгу. — Вы опять по тому же поводу? Я уже всё рассказала — горкому, журналистам, даже тому из Комитета, что в в костюме и дурацком галстуке. Все спрашивают: зачем, почему, с какой целью. А я-то думала, кто-нибудь приедет разобраться, а не пальцем грозить. Что вы опять от меня хотите?
— А я и приехал, как раз, чтобы разобраться, — я спокойно убрал удостоверение. — Петров Андрей Григорьевич. Майор милиции, прибыл из Москвы.
Она внимательно посмотрела на меня, будто пыталась прочитать по лицу, кто я на самом деле. И в её взгляде впервые мелькнуло что-то тёплое.
— Значит, стращать не будете?
— Наоборот, помогать. Но я бы хотел, чтобы вы мне всё рассказали. Подробно.
Она вскочила, достала толстую папку, выложила на стол листы с аккуратными записями, газетными вырезками, списками. Бумаги были пожелтевшие, исписанные от руки, с заметками на полях. Работала она, видимо, серьёзно и явно не один год материал собирала.