Курсант: Назад в СССР 14
Шрифт:
Вчера я связался с Гороховым, он еще был в Грузии, и попросил содействия, мол, с местными каши не сваришь. Тот, конечно же, пошел навстречу, быстренько подключил Москву, и вот теперь из проверяющего я превратился в местного командира. Ну а как еще, если по-другому этот городок не понимает?
— М-да-а… — чесал залысину Бобырев, читая телефонограмму. — Но я… А как? А?
— А кому сейчас легко? — отозвался я уже с улыбкой, усаживаясь поудобнее. — Тем более, как я понял, у вас с архивами — беда. Так что учитесь работать
— Нет, я не об этом. Я что же, отстранен от руководства отделом?
— Ну что вы, Виктор Игнатьевич. Все по-прежнему. Разделим с вами обязанности честно: я не лезу в вашу работу, а вы помогаете мне. Свои особые полномочия я буду распространять лишь на это, — я постучал пальцем, будто вколачивал гвоздик, по листу со списком пропавших. — Так что давайте-ка хорошенько возьмёмся за работу, товарищ подполковник.
Теперь я чуть смягчал формулировки. Если долго давить — отстрелит, так что кнут лучше всё же чередовать хоть с каким-то подобием пряника.
— Сделаем, — буркнул он с плохо скрываемой досадой. — Только бы бумажку не потерять. Список этот.
Сказал он это, вроде, без сарказма, но что-то в голосе промелькнуло недоброе. Но я готов был и к такому повороту.
— Не переживайте, я её уже перефотографировал. На всякий случай. Знаете, с вашей склонностью к возгораниям…
Бобырев угукнул, но больше ничего не произнёс. Я же вернулся к себе, сел за стол и принялся листать наработанные материалы. По крайней мере, те, что уже успел насобирать сам в отделе.
Фамилии. Даты. Возраст. На первый взгляд, их ничего не связывало: пьяницы, сторожа, молодые и старики, один даже библиотекарь. Но главное — их больше нет. Уверен, что проверка по адресам ничего не даст. Я уже успел проверить троих. Как сквозь землю провалились. Соседи и родственники (у кого они вообще были) в полной растерянности. А некоторые потеряшки, как оказалось, и вовсе никому не нужны. На них и заявлений-то не было — просто исчезли.
Будто растворились.
Я задумался. Должна быть какая-то в этом система. Я вдумывался в приметы, листал в уме и на бумаге обстоятельства. Наконец, я нашел ту самую деталь, которая связывала всех этих пропавших людей. Они пропадали с некой цикличностью. Почти каждый месяц. Плюс-минус день-два. Как будто кто-то невидимый, но методичный, собирал их в определённое время. И знал, когда нужно.
Вдруг из коридора донёсся раздражённый голос дежурного:
— Да сколько можно, Леонтий Прохорович? Опять вы? Ну каждый же раз одно и то же. Опять писать пришли? Давайте обойдемся. Уже сколько раз такое было — пропадает, пошляется потом сам и возвращается. Чего нам статистику-то портить пустыми заявлениями?
Я поднялся. Недовольство в голосе дежурного насторожило. Вышел в коридор. У стеклянной перегородки дежурной части стоял мужчина лет под шестьдесят. В выцветшем, но чистеньком костюме, с прямой
— В чем дело, лейтенант? — резко спросил я. — Почему не хотите принимать заявление?
Дежурный стушевался:
— Да это… Гришка его опять… ну, как всегда. Он у нас каждую неделю пропадает. Шатается по лесам. А потом сам и появляется. Чего из-за него… Показатели только… И бумагу портить, да людей отвлекать.
— Он мой сын, — с укором проговорил мужчина.
— Положено — значит, регистрируй, — отрезал я. — Или ты у нас теперь решаешь, кого искать, а кого нет?
Дежурный, пыхтя, взял книгу, размашисто вписал каракули, будто мстя бумаге за мои слова.
Я повернулся к мужчине:
— Леонтий Прохорович Лазовский, если не ошибаюсь?
— Да… А вы откуда знаете?
— Ну вы в городе личность известная, — чуть отшутился я, не сказал, что навел о нем уже кое-какие справки — ведь всё-таки его сынок шатался с топором по ночному озеру, а в таком деле каждый под подозрением у меня.
Проверить нужно всех и вся.
Он кивнул, слегка нахмурившись и всё ещё вглядываясь в меня — видно, удивлялся новому, незнакомому лицу. Приглашающим жестом я указал в сторону своего кабинета.
— Пройдёмте. Поговорим.
Глава 7
Мы прошли ко мне в кабинет, я прикрыл дверь. Только начал расспрашивать Леонтия Прохоровича о сыне Гришке, как телефон, до того молчавший, вдруг ожил и надсадно зазвенел.
— Петров слушает, — ответил я, беря трубку.
Сначала — только всхлип. Потом голос. Женский и знакомый, но почему-то жалобный.
— Андрей Григорьевич… Мельников пропал.
— Что?
— Это… это Краснова. Надежда Ивановна… из музея. Вы же… помните?
Я выпрямился на стуле и прижал трубку крепче к уху, чтобы посетитель не слышал звук из динамика.
— Конечно, помню. Просто вы меня сразу огорошили. Давайте по порядку. Что случилось?
— Он… Он исчез, потерялся… — голос её дрогнул. — Валентин Ефимович так и не вернулся. Обещал сразу — с озера — заглянуть в музей, рассказать о своих наблюдениях, выводах… Но не пришёл.
— Может, задержался? — осторожно предположил я. — Дел у него, сами понимаете… Или забегался. Люди науки — они такие.
Я старался не выдать лишнего и потому говорил кратко, но следил за голосом, чтобы звучал помягче.
— Нет, — перебила она. — Он бы пришёл. Или передал через администратора гостиницы какую-то информацию. Я звонила в гостиницу, его и там не было. Он еще там, вы понимаете — на Чёрном озере…
Я молчал. А она продолжала — громко дыша в трубку, обдавая женским страхом за человека, которого едва знала. Хотя, похоже, тут я ошибаюсь — она в ученого уже влюбилась, еще по переписке. Сейчас таким никого не удивишь.