Курсант: Назад в СССР 14

Лето 1988 года. Грузинская ССР. Тбилиси.

В комнате стоял тяжелый, горячий воздух, несмотря на приоткрытые с расчётом на сквозняк окна. Жара была, как в духовке. Ленивый ветер лишь шевелил занавески, принося уличные запахи с примесью сигаретного дыма. За окном шумел древний город, где жизнь текла неторопливо, но внутри помещения было иначе — здесь царила напряжённая тишина.

На столе громоздились пухлые папки, тяжелые от фотографий и протоколов. Дело о хищениях в лёгкой промышленности Грузии выходило на финишную прямую. Все ниточки распутаны, виновные найдены, схемы вскрыты до основания. Допросы

и очные ставки почти все проведены — осталось лишь добить бумажную рутину, сшить многотомники и отправить их прямиком в Москву.

Местному суду такое не доверяли. Масштабы хищений и список причастных лиц не оставляли выбора — только Военная коллегия Верховного суда. А там разговор короткий, без проволочек. Позади месяцы работы, бессонные ночи, горы допросов. Казалось бы, можно выдохнуть, но вместо удовлетворения — только усталость и одно-единственное желание: вот бы в отпуск.

Лето, солнце, Ялта… Ну, на крайний случай — Судак. Ведомственный санаторий МВД «Сокол» вполне неплох, да и дороги в Судаке куда лучше — не козьи тропы, как в Ялте. Так я размышлял, и точно так же мечтали мои коллеги — кто о море, кто о мягких вечерах на террасе с бокалом чая под тёплым крымским ветром.

И только Горохов не терял боевого настроя. Крепкий пенсионер, который ни в какую не хотел уходить на покой. Оно и к лучшему — привыкли мы к нему, а он к нам. Жизнь без работы, без дела, без очередного разоблачения была ему попросту неинтересна. Но вот сейчас на него, как на руководителя межведомственной группы и следователя в одном лице, свалилась куча бумажной работы в кавказской республике — родине вина, пения чудесным многоголосием и вкуснейших хачапури.

Мы в нашей команде уже смеялись: в последний год только и занимаемся хищениями, а сами стали как бумажный конвейер — а где же маньяки, где убийцы, где банды, которые нужно было искать по лесам и снегам?

Горохов шутил в своей манере:

— А всех серийных убийц мы, товарищи дорогие, с вами переловили и на тот свет отправили, через расстрельные статьи! С ними ж не цацкались — приговор да в исполнение, быстро, чтоб другим неповадно.

В его голосе звучал не цинизм, не презрение или издёвка — а простая констатация факта. Закон суров, и такова наша работа.

Шеф сидел за столом, поглаживая красную от жары переносицу, и участливо разглядывал нас. В его взгляде читалось что-то очень нехорошее. Я уже знал этот взгляд — он означал, что отдых опять откладывается.

— Ну что, товарищи? — тяжело вздохнув, произнёс Никита Егорович. — Поздравляю нас с тем, что сидим мы тут по уши в бумажках. И самое обидное — не в тех, которые можно обменять на рубли, как у них здесь в республике принято, а в тех, что надо подписывать, сшивать да отправлять в Москву.

Горохов пытался поддеть шуткой местные порядки и нравы, но в голосе его слышалась усталость. Его кристальная честность сильно настрадалась за время этой командировки. Грузия в конце восьмидесятых была настоящим рассадником коррупции, и мы в этом убедились на собственной шкуре — и, правду сказать, Горохову откровенно тяжело было видеть масштаб картины и находить тому всё новые свидетельства. Теневая экономика здесь не просто процветала — она разрослась, как сорняк, заполнив собой каждую щель. Заводы гнали продукцию налево, контрабандисты таскали товар через границу, а торговля процветала под надёжной крышей партийных чиновников. Покупка должностей стала делом обычным — хочешь место потеплее, заноси наверх. Фальшивые отчёты приносили премии, фиктивные планы давали показатели,

а показатели — очередные награды. И этой карусели, казалось, не было конца.

Милиция? КГБ? Они не боролись с преступностью, они с ней дружили. Взяточничество, откаты, «братская» помощь — за долю малую любой вопрос решался в кабинете с плотными шторами. А те, кто стоял у руля, не просто купались в деньгах — они вообще жили по другим законам. На ключевых постах сидели только свои, проверенные. Клановость была цементом, скрепляющим всю эту прогнившую систему.

Мы, конечно, навели шороху. Где-то напугали, где-то прижали, кого-то даже упрятали за решётку. Но это капля в море. Мы знали: стоит нам уехать — и всё вернётся на круги своя. От этой мысли не было злости, только тяжесть в груди. Не то чувство, что испытываешь, когда ловишь душегуба-маньяка, на совести которого десятки загубленных жизней. Там ты знаешь — возможно, ты спас кого-то, а может, и не одного человека. Тогда приходит ощущение настоящей победы. Здесь же — только рутинная пустота и ощущение тяжелого гнёта.

— Ну вы же не для этого нас собрали, Никита Егорович, у себя в номере, чтобы поздравить с сомнительным достижением? — хитро прищурился я на шефа, помогая ему решиться и сказать: «Отпуск, ребята, отменяется».

— Отпуск отменяется, товарищи, — пробубнил Горохов, бегая взглядом по ковру с узорами покруче персидских.

Мы с Федей переглянулись, Света закатила глаза, Катков хмыкнул.

— Нужно поработать, — поджал губу шеф.

— А мы думали, что это и есть наша работа, Никита Егорович, — заметила Света, покачав головой и кивнув на гору бумаг.

Мы не доверяли местной милиции и хранили документацию прямо в номере Горохова, который охраняли два постовых милиционера, присланные из Москвы. Сейчас они терлись в коридоре, как, впрочем, и всегда.

— Конечно, работа, — ответил он, сделав неопределённый жест рукой, видимо, подбирая слова. — Только вот было бы неплохо после работы и отдохнуть как следует. Но не судьба…

Я кивнул. Тут не поспоришь. Полгода на одном деле — испытание не для слабых нервами.

— Так вот, — продолжил Горохов, доставая из папки телефонограмму, — только мы закончили одно чертово дело, как из Москвы пришло «особо важное поручение», будь оно неладно.

Я нахмурился. Всё стало ясно. У нас новое задание…

— Нижний Лесовск. Кто-нибудь слышал о таком месте? — спросил он, скользя по нам взглядом, будто хотел поиграть в викторину и немного развеселить нас.

Но мы не улыбались, хотя понимали шефа — мы с ним хоть на край Земли, и даже без отпуска и Ялты.Но ответить было нечего — города Нижний Лесовск не знал даже Катков, книжная душа.

— Нижний чего? — нарушил тишину Федя и почесал за ухом.

Так громко почесал, что перебил шум настольного вентилятора, который гонял туда-сюда теплый воздух. Толку от него мало, но он тихонько колыхал волосы Светы, и я не переставал украдкой любоваться на свою жену и благодарить этот бестолковый вентилятор.

— Нижний Лесовск, Федор, — ответил Горохов. — Городок, окружённый болотами и лесами. Там во-от такенные комары, говорят… Городок суровый, как солдатская каша. Климат — дрянь, народ — мрачный, перспективы — туманные. У меня дружок армейский оттуда. Рассказывал.

Он сделал глоток из гранёного стакана, словно это была водка, хотя через стекло проглядывался кефир.

— И что там приключилось? — спросил я.

— Пропадают люди. Уже много лет. Много людей исчезло… Следы простыли, а нас туда отправить хотят.