Кузьма Алексеев
Шрифт:
Елизар перед пылающим костром рубил просушенное мясо. Тут перед ним встал, как вкопанный, Тимофей и со словами «Я ваш Бог и царь!» шапку о землю шмякнул. Елизар встал и всем своим кряжистым телом толкнул его изо всех сил в грудь. Тимофей не упал, устоял, только кулаки опустил, смиренной овечкой в пещеру пошел. Понял: «предводительство» его еще не наступило. Пока. В пещере он остановился против икон и, бухнувшись на колени, стал истово креститься.
С этого дня Елизар неузнаваемо изменился. Перестал принимать пищу, иногда раза два хлебнет глоточек-другой водицы — и все.
— Что это с тобой, дружище? —
Старец сквозь нахлынувший на глаза туман на него взглядывал, но ничего не говорил. Часами наблюдал, как пылает залитая сосновою смолой лампадка и блестят молчаливые иконы.
Вот и нынче, брызгая смолой и чадя, горела старая лампадка и улыбались со стен лики святых. Елизар, по-обыкновению своему, распластавшись на широкой скамейке, навзничь лежал и постанывал, тяжело переводя дыхание. Длинный его нос еще более заострился, лицо мертвенно бледнело.
Выпрашивая для себя сон, Зосим опустился на колени перед иконами. И Алена примостилась рядышком, бормоча что-то себе под нос. Тут Тимофей из угла выскочил.
— Эй, вы, великомученики, народ наш в рабстве мается, а вы тут Гермогену аллилуйю поете! Из-за вас мы как спутанные лошади на лугу, словно арестанты какие. И вот так — до своей смертушки. Слышишь меня, старец? — Тимофей повернулся в сторону Елизара. — Одна мышь немного съест, а войдя в амбар со своими дитёнышами — ни одного зернышка не оставит! Задушу Гермогена, вернусь и всех вас уничтожу! Крысиное племя…
Тимофей поднял кулаки, грозя всему свету. И не заметил, как позади него встал Зосим и пнул его ногой.
— Сам-то ты кто? Ангел безгрешный, что ли?..
— Я — Бог, я — Бог! Мне ли бояться вас? — завопил Тимофей, стоя на четвереньках.
— Оставьте его! — неожиданно раздался спокойный голос Елизара. Старец целый день помалкивал, а тут вступил в разговор. — Считайте его таким, каков он перед вами. Его устами дьявол говорит, слышите?
— Слышим, слышим, покуда уши у нас не отрезаны, — буркнул Зосим и, посмотрев на печальную Алену, добавил: — Чего уж там, вытерпим и его небылицы. После Оранского монастыря это для меня — лишь весёлая игра. Там он товарищей продавал. Пусть плачет, — Зосим показал пальцем на рыдающего на полу Тимофея, — знать, не всю еще его душу дьявол забрал…
Елизар поднялся, дружески обнял Тимофея.
— На вот, надень свой картуз! — подал ему шапку Зосим. — Теперь ты действительно Бог!
Лапоть в ответ заскулил еще громче и съежился на полу казанской сиротой.
Рано утром Зосим вышел во двор за дровами. Перед порогом столкнулся с Елизаром. Старец спал на боку, подогнув под себя ноги. Зосим стал поднимать его — нашел, где спать! Тут же от испуга попятился: Елизар был одеревеневший и холодный. Умер, похоже, еще ночью. Тридцать лет Елизар жил в пещере — никто его не трогал, не волновал. И вот его окунули в жестокий человеческий мир, жить в котором он не умел.
Тимофей с Аленой сильно не переживали, тем более, что вины за собой в случившемся не чувствовали. Зосим сначала накричал было на них. Те качали головами, дескать, непричастны. Да, виновен только он, Зосим Козлов! Товарищей он сюда привел. Он нарушил покой отшельника и не защищал, когда Тимофей обижал Елизара.
Мертвеца
Молился Зосим, а у самого ручьем текли слезы. Он думал о судьбе и смысле человеческой жизни. Почему короче короткого она, эта земная жизнь? Не успеешь встать, а тут опять ложиться приходится. Человеческая жизнь не длиннее березовой серёжки. А созреет — вовсе крупинками рассеется на ветру. «Почему все-таки мы, подобно диким животным, порою кидаемся друг на дружку?» — все вертелось в голове у Зосима. Но не было у него ответа, не находилось.
Целый день Зосим с Тимофеем делали старцу последнее пристанище: гроб. Досок не нашлось, поэтому выдолбили его из толстой ольхи. Замечательный «дом» соорудили: душистый, теплый, не то что каменная пещера! Каменное счастье всегда грубое, жесткое.
Могилу вырыли под развесистым дубом, на вершине которого было свито гнездо ястреба. Когда рыли, пошел сильный дождь. Все промокли до нитки! Алена боялась мертвецов — стояла постоянно возле мужчин. Наконец Елизара похоронили, поставили ему огромный крест. В пещеру вернулись уже на закате полновластными хозяевами.
Наступило лето — открылись лесные дороги. По Теше пошли лодки, плоты. Люди в каменной пещере притаились, мечтая лишь об одном: чтоб их никто не потревожил. Зосим многие часы проводил за чтением Библии или за молитвами. Тимофей тачал из шкуры сапоги для Алены: недавно они хромоногую лосиху застрелили.
Мясо ее прибавило им сил. Из леса пришла Алена с корзиною грибов. Перед распахнутой дверью села чистить их. Взглянув в сторону Алены, Зосим сердито сверкнул очами: очень уж она легко, по-мирски одета. Пестрая кофта на груди в обтяжку, гляди того, лопнет. Вчера, когда Тимофей вышел из пещеры, она стала при Зосиме переодеваться. До шеи подняла свою черную юбку — из-под нее груди белые, пухлые, как булки, выскользнули. В душе Зосима поднялась буря. Он схватил со стены сыромятные вожжи, которыми таскал дрова, и огрел Алену по голой спине. Она взвыла:
— Сдурел, что ли, игумен?
Игумен, так Зосима Тимофей называл, снова вожжами замахнулся. Алена повалилась на лежанку, плечи ее затряслись. Плакала она, сунув руки под живот, дразня Зосима полуголыми ляжками. Чтобы больше не испытывать себя, он вышел из пещеры, бросив на пол вожжи.
Тимофей шил сапоги, сам думал о Зосиме. Сердит его друг, но без него в пещере этой им не выжить. Умеет мясо коптить, хлеб печь. Недавно сшил Алене беличью шапку, положил на скамейку — она им маковкой часовни казалась. Если бы к шапке приторочить серебряный крестик, хоть молись перед этим маленьким храмом.