Кузнецкий мост (1-3 части)

Дангулов Савва Артемьевич

— Он не успеет собраться с силами, господин премьер-министр… — возразил полковник. Он-то, полковник, кажется, оправился от первой контузии.

— Почему? — вопросил Черчилль.

— Главное — снять войска с правого фланга и тут же нанести удар, — нашелся полковник. Он взглянул на аудиторию с той же пристальностью, с какой это сделал премьер, и мигом оценил обстановку: далеко не все переметнулись на сторону Черчилля.

— Но посудите сами. Если вы всего лишь сняли войска, значит, вы не обнажили фронт, — заметил Черчилль и, с силой опершись на подлокотники кресла, встал и подошел к карте. —

К тому же нельзя допустить, чтобы правый фланг был совершенно обнажен, — положил он ладонь на карту. — Там наверняка останутся войска, чтобы задержать противника… На час, на два, но задержать. Согласитесь, этих двух часов достаточно, чтобы войска, выступившие на поддержку левого фланга, вернулись… Кстати, сколько там войск? — спросил он неожиданно, ему надо было переломить ход поединка, а следовательно, начать задавать вопросы.

— Все известно: две стрелковые дивизии и мотобригада.

— Понятно, а сколько времени они находятся в пути? — продолжал спрашивать Черчилль, у него уже был план заключительной реплики, которая сразит полковника наповал. Ну, разумеется, полковнику следовало отступать раньше, не накаляя спора, этакого медведя и рогатиной не свалить.

— Часа два, впрочем, возможно, и… три, — заметил полковник. Если бы он не заменил два часа на три, он, пожалуй, вышел бы из положения, но, сделав это, он сделал явным свое смятение, да и в самой поправке не было смысла.

— А не находите ли вы, что в нынешней войне потеря трех часов равна судьбе операции, больше того, страны… — тут же реагировал Черчилль и не отказал себе в удовольствии вновь взглянуть на аудиторию. У полковника еще были сторонники, но они выглядели храбрыми одиночками. — Знаете ли вы, что судьба Бельгии была решена за тридцать пять минут?

Пробежал смешок, нервный.

— Будь у Бельгии размеры Британии, как раз трех часов и хватило бы, — заметил премьер и вновь взглянул на аудиторию. Храбрые одиночки пали ниц, все пали, но не полковник.

— Я, наверно, защищался не лучшим образом, — произнес он и провел худыми пальцами по щеке. — Но пусть позволено мне будет сказать, что прав я, а не вы…

И тут произошло нечто непредвиденное — Черчилль разверз объятия и шагнул к полковнику.

— Благодарю за стойкость, полковник… Вы могли защищаться и лучше, но вы были правы, — признал Черчилль и не очень охотно выпустил полковника из объятий.

Смех пробежал по рядам. Конечно, у премьер-министра были и большие победы, но он мог быть доволен и этой.

— Марш, марш!.. — произнес он, подняв толстую руку. — Мы выступаем!..

Офицеры хлынули к выходу. Черчилль, казалось, задержался, чтобы дождаться, когда к столу подойдут русские — они сидели у окна. Слово, которое он приберег для них, могло быть полно и веселой солдатской бравады — русский полковник махнул рукой и, смеясь, закрыл лицо руками. Черчилль пошел к выходу с видом победителя — одним ударом он сразил и англичан, и русских — и, взглянув на Бекетова (он наверняка увидел его не сейчас), повторил:

— Мы еще будем иметь возможность поговорить о том, что вы сегодня видели, не так ли? — И, не расслышав ответа Сергея Петровича, бросил односложное: — Марш, марш! — видно, эти слова еще были у него на уме.

Новый привал предстояло сделать часа через три,

и Бекетов имел еще время обдумать происшедшее. Так что же происходило? Не случайно Черчилль пригласил русских на это поле между Оксфордом и Стратфордом. В самой причине надо еще разобраться, но, несомненно, она существует. Не исключено, что сами маневры возникли для того, чтобы показать их русским. Однако что призваны были доказать маневры? Англичане на всех парах готовятся к большому десанту, на всех парах… Но при желании от десанта можно отказаться и после этих маневров? Можно, разумеется, но на большие весы истории уже легли и сегодняшние маневры, быть может, даже склонили чашу. Черчилль дал понять Бекетову, что хотел бы говорить с ним. Он сказал Сергею Петровичу: «…о том, что вы сегодня видели…» Разговор будет идти об этом или в связи с этим?

Они наскоро перекусили в походной столовке, которую организовали всесильные интенданты, и, не мешкая (промедление смерти подобно), двинулись дальше, надеясь поспеть к разбору учения. Но Хор тут дал маху: он хотел выгадать два десятка километров и повез Сергея Петровича дорогой, над которой красовалось «Прайвит роуд», что означало «Частная дорога», но уперся в реку, по случаю ливня вспухшую. Пришлось возвращаться на шоссе, драгоценные минуты были потеряны… Правда, что-то можно было наверстать, прибавив скорость, что-то — не все.

Они прибыли в «Уайт трииз», когда Черчилль уже говорил. То, что носило название «Уайт трииз», было кинотеатром, рассчитанным мест на шестьсот. Видно, здание использовалось и для эстрадных выступлений, здесь была сцена.

Наверно, за долгую жизнь почтенный парламентарий выступал и в кинотеатрах. Он, конечно, мог расположиться у кафедры, кстати упрятав за нее свою тучную фигуру, которой люди его комплекции стесняются, но, следуя правилу «к некрасивому привыкают», он вышел на авансцену и даже сделал попытку продефилировать вдоль нее, дав возможность залу обозреть себя со всех сторон.

— Наши русские друзья мне сказали только что: «До сих пор вы говорили, что на первых порах после высадки у вас не будет численного превосходства, а поэтому положение ваших войск будет особенно трудным. Но то, что мы увидели сегодня, говорит об обратном». — Он умолк на минуту, и его мощный живот, который зал получил возможность рассмотреть в необычном ракурсе, грозно колыхнулся. — Надо отдать должное нашим друзьям, вопрос уместен вполне!.. — Он передохнул и медленно пошел вдоль рампы, при этом все, кто сидел в первых рядах, могли заметить, что он не старается выглядеть стройнее, чем был на самом деле. — Я могу ответить: сегодня состояние наших войск таково, что мы вправе рассчитывать на численное превосходство!

Раздались аплодисменты, зал аплодировал в охотку. Никому в голову не пришло, что выступал министр обороны, которому в аудитории, состоящей из профессиональных военных, аплодировать не принято. Впрочем, если бы такое сомнение явилось, то можно было его и развеять. В конце концов, Черчилль одновременно был первым лордом казначейства и, больше того, премьер-министром, следовательно лицом не столько военным, сколько штатским, а офицеры — не просто офицерами, но еще подданными его величества короля, по этой причине аплодисменты можно понять и простить.