Кузнецов. Опальный адмирал
Шрифт:
— Слушаю вас!
— Лаврентий Павлович, я хотел бы встретиться с вами.
— Это нарком ВМФ адмирал Кузнецов? — раздался в трубке четкий голос Берия. — Я вас узнал. Речь идет о встрече? Я согласен. В пять вечера сможете?
Кузнецов сказал, что в пять вечера в Ставке совещание, где будет заслушана его информация о ситуации под Севастополем.
— А в семь вечера сможете меня принять? Тогда я приду…
Берия был в кабинете один. Он вальяжно сидел в мягком кожаном кресле и, положив ногу на ногу, медленно пил чай. Увидев Кузнецова, он вышел ему
— Я знаю, зачем вы ко мне пришли. Хотите проведать в камере адмирала Левченко? А Гордей Иванович, надо вам сказать, заскучал. — Хитринка блеснула в слегка заплывших глазах Берия.
— А я и не догадывался! — усмехнулся Кузнецов. — А вы мне не позвонили.
— Верчусь, Николай Герасимович, как карась на сковородке. У меня все расписано не по часам, а по минутам! Да-с, не вру.
— Я хочу поговорить с вами о Левченко, а вот в камеру к нему идти без разрешения товарища Сталина, извините, не могу. — Кузнецов достал папиросы и закурил. — В чем обвиняется адмирал? Хотя бы коротко.
Берия ответил не сразу. Он протер платком стекла своих очков, потом надел их и, открыв ящик стола, извлек из него тонкую папку. Краем глаза Кузнецов заметил, что это было «дело» на Левченко.
— Я скажу вам, в чем он обвиняется, — начал Берия. — Но прежде замечу, что Гордей Иванович не очень-то с нами вежлив и откровенен. Говорит, если бы он знал, что окажется в «ежовых рукавицах»{«Ежовые рукавицы» — это выражение образовано от фамилии Н. И. Ежова (1895–1940), наркома внутренних дел СССР в 1936–1938 гг.}, то на фронте подставил бы свою башку фашистской пуле. Я объяснил ему, что «ежовщина» умерла еще до войны вместе со своим кумиром. Ежова давно нет, и понес он суровую кару за то, что стряпал «дела» на невинных. Так при чем здесь «ежовые рукавицы»? — Берия хихикнул, сурово повел бровями.
— Это он зря так сказал. У Наркомата внутренних дел своя специфика работы, и эта работа весьма ответственная, — заметил Николай Герасимович.
— То же самое и я ему сказал. И знаете, что он мне заявил? Мол, у ваших следователей по локоть руки в крови. Каково, а? Как нарком я такого не потерплю, и когда буду вечером у Хозяина, все ему выложу…
— Так в чем же обвиняют Левченко? — вновь спросил Кузнецов.
Берия объяснил, что под влиянием немецкой пропаганды о непобедимости фашистской армии Левченко был настроен пораженчески, поддался панике и не организовал отпора врагу. Он совершил такое предательство, какое содеял генерал армии Павлов.
— Вы, надеюсь, знаете, чем это кончилось для бывшего Героя Советского Союза Павлова? — Берия вскинул голову. — Короче, ваш Левченко предал Родину!
Кузнецов вскочил со стула, стукнул кулаком по краю стола, да так, что стакан свалился на пол и разбился на мелкие кусочки.
— Вы клевещете на Левченко! — громко бросил в лицо Берия Кузнецов. — Он не мог предать Родину! Он был в боях под Николаевом, Одессой и Севастополем. Что ему стоило там перебежать на сторону врага, если он был,
Берия тоже резко встал из-за стола. Он заметно растерялся и стоял красный как рак. Но быстро пришел в себя и в упор спросил наркома:
— Вы что себе позволяете, товарищ Кузнецов? Да я сейчас же подниму трубку «кремлевки» и доложу товарищу Сталину. Я… — Он замялся, на ходу поправляя очки.
— Извините, Лаврентий Павлович, кажется, я погорячился, — тихо произнес Николай Герасимович. — Извините…
— Я же понимаю, Левченко ваш заместитель… А командир всегда отвечает за своих подчиненных. — Ехидная улыбка скривила губы Берия.
— Я вас так понял, Лаврентий Павлович, что судьба адмирала Левченко решена? — В голосе наркома ВМФ было столько скорби, что нарком внутренних дел отвел глаза в сторону.
— Моя задача — доказать, что Левченко сдался на милость врагу сознательно, а как с ним поступить — решать трибуналу, если таковой состоится. Его судьбу без суда может решить только Хозяин.
— Адмирала на допросах били?
— Боже упаси, вы что, Николай Герасимович?!
Разговор прервала «кремлевка». Берия снял трубку с аппарата.
— Лаврентий, ты что-то затянул дело с адмиралом Левченко. Он признал свою вину?
— Полностью признал, хотя потрепал нам нервы.
Кузнецов громко кашлянул, и на другом конце провода Верховный услышал этот шум.
— Кто там у тебя, Лаврентий? — послышалось в трубке.
— Я позже вам доложу, товарищ Сталин.
— Ты что, оглох? — рявкнуло в трубке. — Я спрашиваю, кто там у тебя?
— Нарком флота адмирал Кузнецов.
— Пришел проведать своего любимчика? — хохотнул Сталин. — Я чего тебе звоню? Посмотри, сколько у тебя в тюрьме сидит военных чинов, и когда ко мне придешь, дашь список. Ясно? Жуков просит, а ему поддакивает Шапошников, освободить некоторых генералов, а я о них ничего путного не знаю. Глядишь, и проявят себя на фронтах войны. Нам с тобой от этого только польза.
— Будет сделано, Коба, — вырвалось у Берия, но он тут же поправился: — Извини, Иосиф…
Кузнецов поднялся с места.
— Пойду к себе, Лаврентий Павлович. Меня ждут люди с фронта.
— Может, чайку попьете? — предложил Берия. — У меня он с гранатовым соком. Тонус поднимает. А?
Кузнецов резко произнес:
— На том свете будем чаевничать. — И, рванув на себя дверь, вышел.
— Упекут Левченко в лагеря, — угрюмо сказал Кузнецов, вернувшись в наркомат. — Что делать — ума не приложу.
— Все так серьезно закрутилось? — насторожился Галлер.
— Очень серьезно! Я был у Берия, и он назвал Гордея Ивановича предателем и сообщил, что Левченко свою вину полностью признал.
— Просите Верховного, ему дано право миловать, — посоветовал Галлер. — Вы же к пяти вечера идете в Ставку?..
Кузнецов приехал в Кремль пораньше. Поскребышев сказал, что Верховный не в духе, пьет чай, там у него Микоян.
— Я на минутку, Александр Николаевич? Очень уж надо…
— Давайте, но я вас не видел…