Квадратный треугольник
Шрифт:
«Подпояшься и жни терние». Когда же затворник начал отказываться, Ангел сказал: «У тебя не должно быть никаких отговорок, потому что ты вчера нанялся с прочими монахами, взявшими у того христолюбца по сребренику; ты взял златницу, и потому ты должен трудиться более других, пожиная терние, как принявший большую плату. Терние же, которое ты видишь, это – дела того человека, у которого вы вчера приняли милостыню; итак, приступи и жни с прочими». Проснувшись и размышляя о виденном, затворник весьма опечалился и тотчас послал за человеком, давшим ему милостыню, и упрашивал его взять свою златницу. Христолюбец же тот не хотел брать её обратно
– Неужели жить стану! – невольно воскликнул осуждённый.
– На днях знак тебе будет, – будто не слыша 1132-го, вещала старуха, – о нём весь мир узнает, и новое время придёт, и многому удивятся люди, и многие не поверят; мёртвые заговорят, а живые покаются. А ты – молись, я тебе в посылочку молитовку положила, от руки писанную, ею священномученик Феодот, епископ Киринейский, спасался, и ты верою спасёшься, ежели обет дашь и притчу не забудешь. Ha-ко вот крестик православный, – богомолица достала из-за пазухи белый оловянный крест на чёрной суровой нитке, – носи, не брезговай, ты теперь не партейный, на бюро не вызовут, а верою спасёшься, и чудо будет явлено тебе.
1132-й снова оглянулся на охранника. Тот, с любопытством наблюдая, как старуха ломает комедию, слегка кивнул головой, давая понять, что против крестика ничего не имеет, равно, как ничего не имеет и против бабкиных пророчеств – заключённого перед казнью полезно успокоить душевно, чтобы не возникло в процессе экзекуции непредвиденных осложнений.
Смертник потянулся головой через стол, и Евдокия набросила ему крест на шею, затем осенила его знамением, сложив щепоть из трёх перстов и бормоча что-то нечленораздельное и, наконец, поцеловала несчастного племянника в желтоватый, словно из свечного воска, лоб.
– А какой знак мне будет? – уже с надеждой в голосе поинтересовался заключённый.
– В золотой клетке мёртвый лев, – загадочно ответила тётка, – про молитовку не забудь, и крест с шеи не сымай, молись и верою спасёшься.
Надзиратель ухмыльнулся, подумав про себя: «Как же, спасётся! От Ягго ещё никто живым на тот свет ни разу не уходил».
– Положись на Бога и более о душе думай, нежели о бренном. Христос терпел и нам велел, – вдругорядь напутствовала 1132-го тётка Евдокия.
– Свидание окончено, – встрял в разговор надзиратель. – Извините, мамаша, у нас тут не зоопарк и львы не водятся, поскольку объект режимный, к тому же и время ваше уже проистекло.
В камере, разбирая тёткину посылку, между пакетиком с круглыми карамельками, начинёнными грушевым повидлом, и шматком сала, обёрнутого фольгой, нашёл 1132-й тетрадный листок с неровным краем (видимо, второпях вырвали), на котором химическим карандашом выписаны были каллиграфические строчки. Тюремная цензура не вымарала ни одной, выходит, нет в них ничего противозаконного, а, может, махнули на него рукой? Дескать, напоследок пусть хотя бы писаниной утешится?
1132-й расправил бумажку и стал заучивать молитву наизусть: «Иисусе Христе, Сыне Бога, живущего во веки, свет христиан, крепкая надежда
Господи Иисусе Христе, Творец всего видимого и невидимого, пленивший смерть, разрушивший ад, умертвивший на кресте начала и власти преисподней, осудивший князя века сего, даровавший свыше силу святым Твоим апостолам и соблюдший их от искушения, даровавший некогда отроку Давиду победу на гиганта Голиафа, укротивший пламень Вавилонской печи, остудив огонь росою, так, что он не повредил телам святых отроков, укрепи и меня в этих муках. Ты знаешь человеческую немощь, знаешь, что ничтожнее сора наша крепость, и сила наша отцветает скорее цветка.
Даждь славу имени Твоему, Господи, и подай силу моему бессилию. Разруши крепость восстающих на святую твою паству, да разумеет вся Вселенная, что Ты Един Бог Вышний, дающий крепость и силу надеющимся на Тебя!»
Впервые за последний год заключённый № 1132 спал спокойно.
В последующие дни он ходил по камере из угла в угол, истово повторяя, когда вполголоса, а когда про себя, завораживающие певучие слова, находя в них поэзию и глубокий смысл и не обращая внимания на странную напряжённую атмосферу, возникшую с некоторого времени в толстых каменных стенах Исполнительной тюрьмы.
И только седьмого марта, в субботу, получив прессу, узнал 1132-й о смерти Сталина.
«На днях знак тебе будет, – будто наяву услышал он голос богомолки. – В золотой клетке мёртвый лев».
Получается, не впустую вещала старуха. 1132-й вынул из-под рубахи крестик и, отвернувшись к решётчатому окну под потолком, забранному снаружи стальными полосами жалюзи, благоговейно поцеловал святое распятие.
А накануне, в пятницу, у Ивана Петровича был напряжённый и трудный день. С утра начальник тюрьмы полковник Гапонов собрал сотрудников в Красном уголке и, непрестанно вытирая потеющую лысину, дрожащим и растерянным голосом прочитал в газете «Правда» некролог. Гробовая тишина повисла в помещении, затем со зловещим шорохом несколько газетных номеров пошли по рукам. Один экземпляр «Правды» № 65 от 6 марта 1953 года оказался у Ягго.
Иван Петрович раскрыл первую страницу в траурной рамке, и на него знакомо глянул усатый грузин во френче и с погонами генералиссимуса. Кисть правой руки вождя была наполовину вложена за отворот парадного мундира ниже третьей пуговицы; над портретом, справа от названия газеты, крупным шрифтом выделялось официальное сообщение. Затаив дыхание, майор прочёл: «5 марта в 9 час. 50 минут вечера после тяжёлой болезни скончался Председатель Совета Министров Союза ССР и Секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза Иосиф Виссарионович СТАЛИН. Бессмертное имя СТАЛИНА всегда будет жить…»
Иван Петрович поднял глаза – собравшиеся, сбившись вокруг обладателей «Правды» небольшими кучками, сосредоточенно вчитывались в газетные строки, и только возле него, Ивана Петровича Ягго, никого не было. Палач тряхнул головой и снова склонился над расплывающимися скупыми словами о крушении мира: «…советского народа и всего прогрессивного человечества».
Под названием газеты помещался в две колонки собственно некролог. У ката почему-то задрожали руки.
«ОТ ЦЕНТРАЛЬНОГО КОМИТЕТА КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА, СОВЕТА МИНИСТРОВ СОЮЗА ССР И ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР