Квартира

Астахов Павел Алексеевич

— Мне кажется, вы немного сгущаете краски. Временное помешательство, конечно, присутствует. Просто люди слишком долго жили в изоляции от остального мира. Не было возможности зарабатывать. Быть богатым считалось преступлением. Собственности не было. «Частный собственник» или «предприниматель» звучало как приговор. Да еще и с конфискацией. А сейчас все стало доступно. Другое дело, что люди не способны справиться с открывшейся свободой. Ну что ж. Медленно, постепенно будем втягиваться в новую жизнь.

Варвара Серафимовна отрицательно покачала головой:

— Я

так не думаю. Порою мне кажется, что весь мир летит в пропасть. Вот взять хотя бы наш дом. Вы же сами заметили, что из жильцов остались лишь мы с вами. А некогда это был один из самых шумных и веселых домов на Старом Арбате. Большие семьи. Вместе жили. Вместе справляли праздники. Вместе грустили и радовались. А нынче? Куда делись Васильчиковы? Почему съехал последний из Массальских? Семенихины, пока я была во Флоренции, за бесценок продали свои апартаменты, а это, заметьте, самая большая квартира в нашем доме, и съехали куда-то в Монте-Карло. А Коробков? Вы, кстати, были у Василь Васильевича?

Она посмотрела на Артема столь требовательно, что ему стало ясно: надо сказать все. Павлов вздохнул и положил свою руку на ее морщинистую ладошку.

— Варвара Серафимовна, новости грустные. Василий Васильевич… он… в общем, его нет больше.

— Ну, конечно, — засверкала глазами старушка. — Вы же сами дали мне его новый адрес на Рублевке. Его собственная квартира опечатана, а Вася — в этом жутком бараке!

Артем покачал головой:

— Вы не поняли. Коробков умер. Я ездил туда, но когда я его нашел, было уже поздно. Он умер тихо. Лег в кровать и не встал. Так я его и нашел. Потом приехала милиция. Участковый. Все оформили.

— Когда же это все случилось? Вы не знаете, когда похороны?

Варвара вдруг засуетилась, ее лицо стало сосредоточенным, а руки задвигались, словно искали что-то. Она то вставала, то снова садилась. Павлов подхватил ее под руку и попытался усадить за стол.

— Не волнуйтесь. Его уже похоронили. Родных не было. Никого не нашли. Я оставил немного денег на отпевание и похороны. Не знаю, был ли он крещен, но в любом случае все должны были сделать по правилам. Извините, что сразу не сказал. У меня и так каждую неделю похороны. Да и с работой полный завал. А еще ведь и меня чуть не выселили… вы знаете?

Соседка, похоже, пришла в себя и теперь кивала головой в такт словам адвоката:

— Да-да. Нет. Не слыхала. А кто вас хотел выселить? Неужто этот безухий?

Скульптура

Услышав об одноухом, Павлов аж подпрыгнул на стуле, вцепился в руку соседки и затряс ее.

— Какой безухий? Варвара Серафимна! Кто? Где вы его видели? Почему?

Варвара Серафимовна приосанилась.

— Да, как же это? Я как из Флоренции приехала, сразу внимание на него обратила: весь день вокруг дома ошивался! Что-то вынюхивал. Попытался даже пройти в подъезд. Но это невозможно. Ведь я не пущу. Я его отлично разглядела. Коренастый. Лицо недоброе. Перекошенное. Лысый, как шар на балюстраде.

Артем жадно слушал, и Штольц это видела и старалась передать каждую деталь.

— И,

главное, у него нет уха. Как будто ему его кто-то отколол. Знаете, как бывает на гипсовых или мраморных статуях. Я как увидела, у меня сразу такая ассоциация была. Думаю, может, ему как-то его примазать? А потом спохватилась. Ведь то же человек, а не статуя. Уж очень он неприятный был, этот тип. И все же, Артемий Андреевич, скажите мне поподробнее про Васю… ну, про Василия Васильевича.

Артем совершенно не желал возвращаться к этой теме; сейчас его интересовало одно: подробности об одноухом, но Варвара Серафимовна думала только о своем.

— Вы не подумайте ничего такого неприличного… Васю я с молодости знаю… он всегда такой был… застенчивый, увлеченный. Жаль. Он был добрый. Мухи не обидел в жизни. Всегда уступал. И проигрывал. Ох-охо-хо-хо. Вася, Вася, земля тебе пусть будет пухом и вечный покой, — она мелко перекрестилась.

Используя паузу, Артем попытался получить от Варвары Серафимовны хоть какие-то дополнительные детали об одноухом и еще и еще раз требовал описать его внешний облик… и Варвара Серафимовна нехотя поднялась, попросила подождать ее десять минут и через оговоренное время вынесла из мастерской на кухню… скульптурный шарж.

— Ух ты! — не мог не оценить мастерства Артем.

Соседка-скульптор нарочно сделала голову бандита большой, со всеми характерными деталями, а левая рука выглядела плотнее и крепче.

«Левша… — мелькнуло в голове Артема… — что-то с этим было связано… Отец?!»

Ссадина на виске отца была с правой стороны — так, если бы его ударил левша. Артем на мгновение окаменел, с грохотом, едва не уронив стул, встал из-за стола и ткнул пальцем в шаржированное изваяние:

— Варвара Серафимовна, вы позволите мне это взять?

Соседка кивнула, и Артем, торопливо распрощавшись, выскочил за дверь, презрев лифт, через две ступеньки поднялся домой, не скидывая куртку, прошел в кабинет, поставил изваяние одноухого на стол и достал календарь Коробкова. Что-то неуловимое, знакомое и тревожное крутилось в подсознании. Невидимая цепочка фактов и ощущений складывалась в пока невидимую, но уже ощущаемую картину. Артем жадно впился в стариковские каракули, принялся листать страничку за страничкой и, наконец, увидел то, что оправдывало всю эту манию преследования.

— Вот оно! — Артем жадно впился в записи Василия Васильевича.

«8 мая. 8.30. Готовлюсь к празднику. 10.15. Появился странный тип. Морда просто фашистская. Ему бы в гестапо самое место. В шрамах. Лысый. Нет правого уха. 11.00. Крутился во дворе. 11.10. На всякий случай вызвал милицию. 14.00. Милиции так и нет. С 15.00 до 19.00 обзванивал товарищей. Поздравлял».

Павлов пролистнул календарь дальше. Еще в двух местах наткнулся на записи о «лысом и безухом фашисте». Они были более конкретные и информативные. Например, в сентябре. «4 сентября. 12.20. «Фашист» требовал отдать документы на квартиру. Еле успел сбежать от него в подъезд. Гад!!! Никакой квартиры. Не продам и не продамся. Не запугают. Уеду опять на дачу. Не найдут».