Квест в стране грёз

Крылов Федор

Может, конечно, и я мог бы нырнуть вслед за ним и, когда оно достигнет края крыши, огороженного невысокими перилами, нагнать его и завладеть автоматом, но в таком случае мне нужно было оставить Лизу наедине с двумя вооруженными боевиками. К тому же вот этот, с ночным биноклем на физиономии, до которого теперь было не более трех метров, едва ли упустил бы возможность выпустить мне очередь в спину.

Он меня уже увидел, но повел себя после этого не самым разумным образом.

Работа с ПНВ вообще-то требует специальной сноровки: когда видишь не самого

противника, а его цифровое изображение на экранчике видоискателя, легко впасть в иллюзию, что и опасность тебе грозит не здесь, а где-то там, вдали, словно бы за полотном широкоформатного киноэкрана. По этой причине, кстати, опытные профи из хорошо финансируемых спецподразделений, имеющие возможность выбирать личное оборудование, предпочитают пользоваться не биноклями, а монокулярами — один глаз в таком случае имеет возможность вносить коррекцию в иллюзорную цифровую реальность.

То ли из-за подобного недостатка оборудования, то ли по элементарной неопытности, но второй боевик, вместо того, чтобы сделать шаг назад и, подняв автомат, спокойно расстрелять меня с безопасного расстояния, кинулся, наоборот, вперед, будто опасался, что я умчусь от него по крыше на второй космической скорости.

Дистанция между нами стремительно сократилась.

И опять мое тело среагировало на уровне рефлексов — спасибо инструкторам, истязающим нас не на страх, а на совесть в залах для рукопашного боя.

Я сделал мгновенную тазовую увертку, уходя влево, вверх по крыше.

Автомат забился в руках боевика, сердито выплевывая свинец. Но, несмотря на то, что огонь велся почти в упор, меня он нисколько не задел — моей груди, куда должна была уложиться очередь, в том месте уже не было.

С наклоном вперед, в технике боя маятником, я ударил левой ладонью по стволу автомата, отводя хлещущий из дула поток пуль еще дальше в сторону.

И вновь боевик повел себя неадекватно. У него еще была возможность уйти от рукопашной схватки по крайней мере в двух направлениях — назад или вниз по кровле. Вместо этого он рванулся вперед, как бронированный танк, неуязвимый для ударов вражеских снарядов.

Сильнее оттолкнув от себя ствол автомата, я ударил правым кулаком. Боевик уже сместился вперед, поэтому удар вышел скользящим. Он не отправил моего противника в нокдаун, как я рассчитывал, а лишь прошел по касательной по его челюсти, не причинив ему ни малейшего вреда.

На таком расстоянии воспользоваться автоматом, пусть даже короткоствольным, весьма проблематично. И в этом мой противник отдавал себе отчет. Он больше не пытался стрелять. Вместо этого двинул меня стволом, сбоку, как обычной дубиной — с силой, которой я от него никак не ожидал.

Удар я заблокировал, хоть он и очень чувствительно ушиб мое предплечье, но при этом вынужденно раскрылся. Атака слева последовала незамедлительно. Я получил удар по ребрам, а потом, почти сразу же, мощный крюк в челюсть.

Насыщенная влагой темнота вдруг стала плотнее, но при этом обрела свойство текучести. Крыша стала уплывать из под ног. Чтобы не упасть, я повис на боевике,

как боксер в состоянии гроги, пытающийся выиграть драгоценные мгновения, которые, может, позволят удержаться на ногах и прийти в себя, чтобы продолжить бой.

Он ударил меня еще пару раз, но в клинче, в котором мы сейчас находились, не так уж просто использовать кулаки.

Наверное, он быстро сообразил бы это, если б я не сделал это раньше него.

Почти ничего не видя и мало что соображая, я качнул центр тяжести вперед и ударил перед собой коленом. Удар пришелся в бедро — хуже, чем в пах, но тоже ничего.

Он охнул от боли, и, похоже, нога у него если не отнялась, то в значительной степени утратила подвижность. В ответ я принял на корпус еще два-три удара, но «отключенная» нога лишила их силы. К тому же пуленепробиваемая подкладка моей куртки отчасти их самортизировала.

Боевик попытался захватить мою правую руку в замок. Это сразу же вынудило меня прибегнуть к той тактике боя, которую мне нужно было использовать с самого начала — не ввязываться в обмен ударами, а работать рычагами.

Моя левая ладонь скользнула на сгиб его локтя, а правая легла на лицо. Я рассчитывал наложить ее на основание носа, но противник чуть подался назад, и под моей ладонью оказались выросты над его глазами — инфракрасный бинокль.

В моей голове тихо крикнул Капитан:

— Малыш, слева!

В голосе его теперь совершенно не было бесстрастного спокойствия. Я даже удивился: по-моему, никогда еще я не слышал у Капитана подобного голоса — негромкого, но исполненного такой драматической силы, что за эту реплику ему вполне могли присудить награду — если не «Оскар», то уж спецприз Московского международного кинофестиваля — точно.

У меня, во всяком случае, он вызвал моментальный рефлекс — защитить левый сектор пространства, откуда мне грозила неведомая опасность.

Рычаги уже были сформированы моими захватами. Мне оставалось только привести их в действие.

Новая тазовая увертка. На этот раз с переносом веса тела на правую ногу. Как следствие — разворот бедер. Как следствие — отстранение от меня противника и смещение его передо мной в левую сторону.

Рефлекс, запущенный голосом Капитана, сработал. Но ничего не произошло, за исключением того, что боевик, несмотря на неудобное положение, вначале просто трепыхнулся в моих руках, а потом всерьез попытался вырваться.

Глава 19. Дыхание смерти

1

Поверх прорези прицела «Стечкина» Капитан увидел, наконец, что третий боевик, до сих пор закрываемый будкой, решительно шагнул из-за нее и вскинул автомат.

Из дула вырвались языки пламени.

Капитан плавно утопил спусковой крючок «Стечкина».

Грохот выстрелов боевика долетел до него через пространство искаженным, словно отразился от низкого неба.

«АПС» бился в его руках совершенно бесшумно, лишь звенели, скатываясь по крыше, стреляные гильзы.