Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
То был поглощен пчеловодством, то облесением всей России или чем-либо другим… Школа держалась всего долее, но и она исчезла почти бесследно, как скоро он понял наконец свое истинное призвание.
Из писем Льва можно видеть, что наши личные отношения в продолжение многих лет оставались неизменными. При каждом свидании мы продолжали изучать друг друга: «Le bistouri `a la main» [202] , как выразился кто-то, но это делалось с любовью.
Наша чистая, простая дружба торжественно опровергала общепринятое фальшивое мнение насчет невозможности дружбы между мужчиной и женщиной. Мы стояли на какой-то особенной почве, и могу сказать совершенно правдиво, заботились, главное, о том, что может облагородить жизнь, – конечно, каждый со своей точки зрения.
202
С бистурием хирургическим ножом в руках (франц.).
Льву
203
Толстой писал А. А. Толстой в октябре 1863 г.: «За одно я всегда упрекал вас и теперь этот упрек у меня в душе, и я довольно ясно чувствую и мыслю, чтоб высказать его. В наших отношениях вы всегда отдавали мне только общую (вы меня поймете) сторону своего ума и сердца, вы никогда не говорили мне о подробностях вашей жизни, о простых, ощутительных, частных случаях вашей жизни» (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 61. C. 24).
204
Подающим реплики (франц.).
Любя глубоко своего друга, я почти с болезненным нетерпением хотела видеть в нем полную ясную веру, и странно – мы разошлись с ним духовно именно в ту минуту, когда вера коснулась его сердца [205] .
Но об этом после.
Со времени его женитьбы (1862 года) он почти безвыездно жил в деревне, и мы стали видаться гораздо реже, хотя и пользовались всяким случаем взглянуть друг на друга. Он ловил меня на железных дорогах, когда я ехала в Крым с царскою семьею, и даже решился однажды приехать ко мне в Ильинское, подмосковное имение покойной императрицы. Это было в 1866 году.
205
Имеется в виду спор о «вере» в годы духовного перелома Толстого (см. Переписку Л. Н. Толстого с гр. А. А. Толстой. С. 324–331).
Вспоминаю, между прочим, как этот приезд взволновал мою воспитанницу, великую княжну Марию Александровну и братьев ее, тогда еще маленьких великих князей Сергея и Павла Александровичей. Они страстно желали узреть знаменитого автора. Но, будучи застенчивы, они не решались войти прямо в мою комнату и пускались на всякие хитрости, заглядывая в окна и двери, что очень забавляло и меня и Льва.
Помню еще, что в этот день он мне рассказывал про свою ссору с Тургеневым, которая едва не дошла до дуэли. Подробности этой ссоры исчезли из моей памяти (причина ее была самая пустая) [206] , но слов Льва Николаевича я не забыла.
206
См. в наст. томе воспоминания А. Фета и коммент. к ним.
– Могу вас уверить, – сказал он, покрасневши до ушей, – что моя роль в этой глупой истории была не дурная. Я был решительно ни в чем не виноват, и, несмотря на свою сознательную невиновность, я написал Тургеневу самое дружеское, примирительное письмо; но он отвечал на него так грубо, что невольно пришлось прекратить с ним всякие отношения.
Впоследствии все уладилось, и они продолжали видеться, но настоящей дружбы между ними быть никогда не могло. Они слишком расходились всем существом своим. ‹…›
В 1879 году Лев Николаевич приезжал в Петербург, чтобы собрать кое-какие сведения насчет декабристов, замышляя написать роман из этой эпохи [207] .
«Я хочу доказать, – говорил он, – что в деле декабристов никто не был виноват – ни заговорщики, ни власти».
Для изучения местности он отправился в Петропавловскую крепость. Комендант (не помню теперь его имени) [208] принял его очень любезно, показывал, что можно было показать, но никак не мог понять, чего именно он добивается… Лев Николаевич пресмешно рассказывал нам эту беседу.
207
Толстой для изучения материалов о декабристах приезжал в Петербург в марте 1878 г.
208
Е. И. Майдель. В какой-то степени он послужил прототипом барона Кригсмута, коменданта Петропавловской крепости в романе «Воскресение». О посещении Толстым Петропавловской крепости см. также воспоминания С. А. Берса в наст.
Всем известно, что он написал только несколько глав этого романа, – и на мой вопрос, отчего он не продолжал его, он отвечал:
– Потому что я нашел, что почти все декабристы были французы… Действительно, в то время воспитание детей высшего круга было более западное; но этот исторический факт, которого, разумеется, нельзя было обойти, нисколько, по моему мнению, не должен был помешать написанию романа из столь интересной эпохи. Я была неутешна [209] .
209
А. А. Толстая писала Толстому 5 мая 1879 г.: «Скажите мне непременно, действительно ли вы совершенно оставили ваших декабристов. В таком случае я буду неутешна. Что за дело, что они не русские, а французы или западники. Разве это тоже не исторический и характерный факт той эпохи?» (Гусев Н. Н. Лев Николаевич Толстой. Материалы к биографии с 1870 по 1881 год. С. 532).
Кроме того, Лев Николаевич замышлял еще написать историю императора Павла, находя особенный интерес в его загадочной личности, но это осталось неисполненным [210] . ‹…›
Бернгард фон Арнсвальд
Из «Дневника»
Стоит удушающая жара. Работал с раннего утра до 9 часов, затем ‹…› в город, чтобы проститься со своими, которые на долгое время уезжают в Веймар и Рудольштадт.‹…›
На вокзале мы встретили много знакомых. Среди них также супругу великого князя Константина, готовящуюся вместе с высокопоставленными господами [211] к отъезду. ‹…›
210
Такой замысел у Толстого возникал в конце работы над романом «Война и мир» под влиянием исторических материалов, опубликованных в журнале «Русский архив». Толстой писал П. И. Бартеневу 31 марта 1867 г.: «… то, что есть в „Архиве“, привело меня в восторг. Я нашел своего исторического героя. И ежели бы бог дал жизни, досуга и сил, я бы попробовал написать его историю» (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 61. C. 166).
211
В публикации Э. Пехштеда указано, что имеются в виду великий герцог Карл-Александр и его супруга Софья.
Низкий поклон моему господину, и я возвратился в город, в то время как высокие персоны поехали в Вильгельмсталь.‹…›
Визит к генералу Галахову. Я нашел его со свояченицей у его зятя Швендлера [212] в саду. Галахов – старый генерал николаевской школы, который поэтому в настоящее время более или менее подходящ. Знатный русский, некогда у власти. Глава петербургской полиции. Его супруга не имеет ничего русского. Внешние, но тонкие, почти лукавые чувственные черты. Ее дочери некрасивы [213] ‹…›. Младшие дети, как дрессированные карлики. Маленькие дети старых родителей ‹…›
212
Карл фон Швендлер, начальник третьего окружного управления города Эйзенаха, уроженец Москвы, был женат на сестре А. Галахова – Марии Галаховой. В дневниковой записи Толстого от 23 июля (4 августа н. ст.) 1857 г. помета «префект», по-видимому, относится именно к Швендлеру.
213
Жена Галахова – Софья Петровна, сестра поэта И. Мятлева. Их взрослые дочери – Софья и Надежда.
Там я нашел графа Толстого [214] . Русский, исключительно образованный. Он служил в артиллерии во время кампании в Крыму, сейчас писатель. Говорили о немецкой литературе, в этом он оказался очень сведущ. О Вартбурге он не знал ничего, кроме оперы «Тангейзер» [215] , поэтому я должен был сообщить ему некоторые фактические подробности и рассказать ему о замке. Это побудило его последовать в замок, о котором он не имел представления. Мы ехали верхом вместе с одним архифилистером, с торгашеской душонкой, который из-за своего осла привязался к нам. Он, казалось, был занят собой и своим ослом, так что нас почти не замечал. Он завидовал сыпавшимся на нашего осла ударам и ругал мальчика за то, что тот охотнее бьет наших ослов, чем его. – Он должен бить и его осла, иначе он слезет и ничего не заплатит. – Если б я мог, я бы отбил охоту у этого двуногого осла кататься верхом.
214
Толстой с семьей Галаховых был знаком ранее и виделся с ними весной в Швейцарии.
215
Опера Р. Вагнера «Тангейзер, или Состязание певцов в Вартбурге» (1845).