Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
Шрифт:
Алексей Иванович, если Вам не трудно — т. е. если ничего не надо искать нигде, кроме памяти, — напишите, пожалуйста, когда в Ленинграде упала первая немецкая бомба? 31 августа 1941 года были только воздушные тревоги — или уже в городе падали бомбы?
Книгу Морозовой я пока не читала; я сейчас не эту проблему решаю. Но когда перейду к этой— прочту. А пока интуитивнодумаю, что Вы правы. Не отвечайте мне через силу. Будьте здоровы.
Дорогая Лидочка!
К сожалению,
Во всяком случае, 31 августа были только тревоги — т. к. шли воздушные бои на подступах. Это — точно.
Лидочка, Вы знаете, я часто (может быть, раза два в год) перечитываю Ваши заметки «Памяти Т. Г. Габбе». И совсем недавно — на той неделе опять перечитал. И, читая, не раз думал: Ах, как не хватает ее нам, несчастным, не хватает ее совета, умения находить (во всяком случае для других) выход из самого трудного положения. Это сочетание высокодуховного и житейского, практического, о чем Вы пишете.
Дорогой Алексей Иванович.
Дело вот в чем. 1 сентября 1941 года, после того как семья Пуниных перебралась в полуподвалы Эрмитажа, оставив А. А. в Фонтанном Доме — одну —А. А. позвонила своим друзьям, Томашевским, и попросила их взять ее к себе. За ней зашел Б. В. [601] и повел ее на Канал Грибоедова, 9; по дороге их застала воздушная тревога и всех пешеходов, и их тоже, загнали в какой-то подвал. Они там сидели минут 40. «В промежутках между разрывами, — говорила мне А. А., — я подняла глаза и увидела: мы — в „Бродячей Собаке“». Один ленинградец, прочитавший этот отрывок, сказал мне: «Какие разрывы? 1 сентября 41 г. в Ленинграде никаких разрывовеще не было; тревоги были, но не разрывы; тут она или вы что-то путаете».
601
Борис Викторович Томашевский.
Она — вряд ли. Я — вполне возможно.
_____________________
О Т. Г. Вы так замечательно написали. Да, да, соединение высокой духовности с простой житейской мудростью, я даже сказала бы — «сметкой». Да, она умела датьсовет, потому что умела проникать в самую суть чужой беды, ставить себя на чужое место; замечательно работало у нее воображение.Кроме того, она была смела;она решалась давать советы, брала на себяответственность, на свои плечи. Рассказывала ли я Вам, что она говорила мне: «Обычно люди воспринимают поговорку „чужую беду руками разведу, а к своей — ума не приложу“. Люди думают: это хвастовство или ирония. А на самом деле — сказано всерьез. Чужую бедусо стороны легче понять, чем самому — изнутри.
Не знаю, верно ли это рассуждение вообще,но она-тоумела прилагать ум и руки к чужой беде…
Ее всегда не хватает всем нам, а Вам сейчас — в особенности.
Люша вчера съездила в Переделкино на могилу и внесла на гору из реки 18 ведер воды! Вернулась в город белая, как стена: «сердце болит». Никогда на даче ей не отдыхается, всегда все самое тяжелое — на ней.
Дорогая Лидочка!
Думаю, что ленинградец, читавший отрывки, прав: 1-го сентября бомбежек (а пожалуй, и артобстрела города) еще не было. Немецкие воздушные разведчики прорывались к городу, работали зенитки, а они ведь тоже производят некоторый шум, особенно если их много.
Слово разрывтут уместно.
Не очень понятна сама фраза:
«В промежутках между разрывами я подняла глаза»…
Такие промежутки возможны только при массированном арт. обстреле, при канонаде, при массированном огне зенитных орудий. А бомбы и в самые горячие дни падали на Ленинград, пожалуй, с той частотой, с какой в хорошую грозу обрушиваются на наши головы раскаты грома: «промежутки» довольно длительные. Было бы вернее сказать что-нибудь вроде:
«Освоившись слегка с подвальным полумраком и отдышавшись, я подняла глаза и увидела»…
Завтра я должен сдать книжку Морозовой. Поэтому, на всякий случай, перепечатал две странички, посылаю. Между прочим, я не отказался и от первой версии (Венецианский зал в Фонтанном доме). Решит Ваша интуиция, Ваше близкое знание А. А.
Дорогая Лидочка!
Вы просили меня выяснить или вспомнить, когда упала в Ленинграде первая немецкая бомба. Я был прав, когда писал Вам, что в августе в Ленинграде бомбы не падали.
Только что прочел слова О. Берггольц в ее письме к матери от 1 сентября 1941 года:
«Враг близок, но ни одной бомбы до сих пор не было сброшено на Ленинград»…
Кстати. Никогда не говорил с Вами об этой писательнице. С удивлением узнал, что она пользовалась благосклонностью Ахматовой. А Вашего отношения к ней — не знаю.
Дорогой Алексей Иванович.
Относилась А. А. к О. Ф. [602] весьма сложно. Один раз я принесла ей № «Нового Мира» со стихами О. Ф. Прочла вслух такие строки:
Друзья твердят: все средства хороши, Чтобы спасти от горя и напасти Хоть часть трагедии, хоть часть души. А кто сказал, что я делюсь на части?Мне эти строки нравились. А. А. выслушала меня и сказала: «Беда в том, что О. отлично умеет делиться на части».
602
О. Ф. — Ольга Федоровна Берггольц.