La Cumparsita… В ритме танго
Шрифт:
— Она согласна, черт возьми, — сиплю сквозь зубы. — Доволен?
— Экспрессии многовато. Но…
— Гриш, отдай! Прошу, — последнее добавляю устрашающим шепотом, предупреждая своим голосом о нехороших для него последствиях, если Велихов добровольно не положит папку со свидетельством о браке к моим ногам.
— Уверен? — еще раз переспрашивает.
Словно в постриг отправляет! Трижды обо одном и том же спрашивает у меня.
— На все сто процентов! — поднимаю руку и прикладываю ее ладонью к своему сердцу, как будто присягаю на распятии.
— Твоя, Смирнов! Бери, люби, храни и сексуально пользуй. По документам, согласно записи за номером, извини, не помню, в книге государственной регистрации актов гражданского состояния…
— Я официально женат? — прикрыв глаза, с облегчением шепчу.
— Официальнее не бывает, старичок, — прикладывает руку к моему плечу, сжимает через пиджак и похлопывает, выдавая поощрение. — Поздравляю
Вот и замечательно! Одной проблемой на сегодня стало меньше. А у моей чики, если честно, какого-либо выбора больше не осталось! Надеюсь, что она действительно на все согласна, а не просто, «потому что я устала выбирать». Я загнал ее — она перестала сопротивляться, немного даже запугал — было дело, потом бережно на тело надавил и мягко принудил. О последнем знать Велихову совсем не обязательно. Возможно, я немного и превысил полномочия, воспользовавшись правом отца моих с ней дочерей. Правда, изначально был вынужден прочесть ей неприятную, вероятно, слишком нудную лекцию о том, что мы подаем очень нехороший пример своим взрослым незамужним девочкам и всему подрастающему поколению планеты в целом. Живем в откровенном блуде и грехе под одной крышей уже который год и этим абсолютно не смущаемся, скорее наоборот, весьма довольны! Да и ладно, пес с этим. Однако, в результате, что? Старшая Юла забеременела от Свята, который будто сгинул на очередном поле вынужденной брани, так и не узнав, что в недалеком будущем станет отцом моего первого внука. А Ния… Твою мать! Антония — это отдельный разговор и откровенная ходячая провокация. В ее присутствии я чувствую себя каким-то прохиндеем, который исключительно сексуальным образом каждый божий день жестоко пользует ее любимую мать. Похоже, младшая с воспитанной цепи сорвалась. Тоня ни в чем себе не отказала после того, как вроде бы порадовалась за свою старшую сестру. Я ведь слышал, как она шепталась с Женей о том, что старшенькая жутко опростоволосилась, когда с огромными последствиями для себя переспала со Святославом. «Пе-ре-спа-ла»? Цинично-то как! «Согрешила» Юлька, а я почему-то слишком остро чувствую вину за все, что с дочерью произошло. Мои с Женей глупые разборки четырнадцатилетней давности и просто непорядочное поведение по отношению к своей семье в тот момент, по-видимому, сыграли пусть и не главную, зато уверенно весомую роль в воспитании девчонок, у одной из которых жутко неприглядный, я бы сказал, весьма охальный взгляд на мир. Я обомлел и потерял дар речи в тот день, когда услышал, как Ния с весьма серьезным видом, не моргая и не улыбаясь, высказывала надменным, словно профессионально поучающим и уже давно всезнающим тоном Женьке свое исключительное мнение по поводу вынужденного положения Юлы и наших будто бы размолвок с ней. Вот поэтому я и сделал общий и, вне всяческих сомнений, совершенно правильный выбор, так сказать, за двоих, в пользу адекватных и заведенных строгим обществом правил в законном оформлении нашего с кастроитянкой давным-давно полученного статуса.
— Серж? — Велихов осторожно встряхивает меня.
— У? — отвлекаюсь от своих мыслей. — Чего тебе?
— О чем задумался?
— Да обо всем и ни о чем, Гришаня, — глубоко вздохнув, почти шепотом отвечаю. — Как твоя семья? — перекидываю одну ногу через карусельную кобылу и располагаюсь на ней, словно аристократка, восседающая в женском хитро скроенном седле.
— Замечательно. Я не напрягаюсь. А что твои невесты?
Невесты… Хм-хм… Похоже, Велихов на грубость нарывается или так топорно пытается загнать ко мне сватов в своем лице? Дудки! Холеный адвокатик с этим обойдется! Здесь уже не нам решать. К тому же я не люблю договорные отношения родителей в связи с благоустройством личной жизни быстро подрастающих мальцов. Однако:
«С ними очень трудно, старичок!» — наскакивает стандартная отповедь мне на язычок.
— Пока в девочках скучают, но подают большие надежды. Уже выходят в свет, танцуют на балах. Мужики хреновые возле моих дочек крутятся. А так все у маленьких на исключительное «пять»!
— Так вырви с корнем половые гироскопы всем уродам…
Ты поучи меня! Если я начну вдруг устанавливать собственные порядки и лезть со своим уставом в личную жизнь девчонок, то рискую прослыть «отъявленным козлом, недоразвитым уродом» и вероятно даже «старым самодуром». Не то чтобы меня чересчур страшат чрезвычайно нехорошие эпитеты, однако не хотелось бы к тому, что уже есть в моей «амбулаторной карте» добавить то, о чем, как говорится, даже и не помышлял.
— Время есть на общение со старым другом и компаньоном? — Велихов неспешно поднимается с насиженного места.
— Другая встреча. Извини, брат, — я тоже мягко покидаю скакуна.
— Я так и знал, — с глубоким вздохом произносит. — Стали редко встречаться, Смирнов. Все дела, дела, дела.
— Тебе, похоже, не с кем потрепаться? — подмигиваю и вытягиваю из верхнего кармана пиджака свои солнцезащитные очки. Стряхивая
— Увы! — посмеиваясь, Гриша передергивает плечами. — Короткие встречи перебежками, ежеквартальный отчет по очень прибыльному, чего уж скромничать, совместному ресторанному бизнесу, да квест-программы «Помоги, родной, окольцевать жену». Я, кажется, дожился…
— Все сказал? — ухмыляюсь и спрыгиваю с замедляющейся карусели на землю.
— Что думал, то и произнес! — он следует за мной.
— Тут ничем не смогу помочь. Хотя минут пятнадцать на твои душевные излияния все же выкроить смогу. Пошепчемся по дороге.
— Словно кость собаке кинул. Ты же знаешь, Серж, как я жалость не терплю…
Но у меня действительно нет на познавательные или остро социальные с ним беседы ни минуты свободного или завалявшегося ненароком времени. Так получилось, что именно сегодня и сейчас намечается довольно-таки неприятный разговор с Дашкой о том, что вчера на той их общей встрече произошло. Скрывать не буду, но мне совершенно не понравилось барское деяние, которым старшая племянница одарила и без того сильно дергающуюся Юльку, какими бы посылами и мыслями она в тот момент не руководствовалась — подачка была однозначно лишней и, как по мне, немного лживой. И выглядело это все, чего греха таить, словно благотворительный жест, щедрое, но все же вынужденное, пожертвование в фонд несостоявшейся семьи или финансовый плевок с весьма кричащей, довольно громкой целью. Но! Твою мать! Я уверен, что моя дочь уж точно ни при каком раскладе не пойдет на жестко табуированный в моей семье аборт. По крайней мере, я за этим зорко прослежу.
Вчерашний весьма тяжелый вечер прошел под знаменем откровенной, довольно страшной нервотрепки. Во-первых, моя малышка захлебывалась и громко плакала, когда вытаскивала из своей сумки изрядно помятый и потертый сверток с одинаковыми по номиналу ценными купюрами. Во-вторых, сильно заикаясь, трезвонила мне на ухо о том, что ей «очень-очень-очень жаль», что она сама не понимает, как так вышло с временно, я на это очень сильно надеюсь, отсутствующим рядом с ней воякой-Святославом. А в-третьих, дочь стала унижать себя, бесконечно повторяя, что ничего в этой жизни не добилась, никем пока еще не стала, зато случайного ребенка от без вести пропавшего мужчины необдуманно приобрела. Пиздец! Не думал, что, вслушиваясь в горькие причитания Юлы, поймаю охренительный по своим масштабам психический приход. Жена, теперь уже законная и послушная — на два условия надеюсь, что будет так всегда — заламывала сильно руки, выкручивала шею, себя за волосы хватала, стонала и орала:
«Сережа, да как же это? Так нельзя!».
Я, видимо, стал мягче с возрастом, нежнее и послушнее, возможно, тяжелее на подъем — последнее не точно, потому что, выслушивая весь этот поток самоуничижительной и откровенной детской чуши, пару раз порывался всего лишь воспользоваться скоростным набором на своем смартфоне, чтобы прослушать спокойный, в чем-то даже заверяющий, голос родного брата в ответ на то, что вытворяет его старшая разбалованная дочь. И каждый раз, да чтоб меня, останавливал свое намерение, вспоминая в довольно ярких красках, как Даше в тот злосчастный для девчонки день свое молчание необдуманно пообещал. Поэтому я написал племяннице скупое сообщение о том, что хотел бы встретиться с ней наедине на нашем старом месте. Уверен, что рыбка меня прекрасно поняла.
У среднестатистической семьи, как правило, есть свой тайный уголок, возможно, крохотная шкатулочка с секретами, то виртуальное или реальное пространство, в котором сокрыто что-то важное для каждого из членов родственного клана. У Смирновых такое место тоже есть, и оно вполне реальное! Простое по пищевому ассортименту, включающему в себя исключительно мороженое, десерты и ароматный сортовой кофе, маленькое уютное кафе в этом же центрально-городском парке, в котором я сейчас брожу с бормочущим мне что-то в ухо Велиховым…
— Как сыновья? — уткнувшись носом в землю, задаю ему вопрос.
— Они не девочки, Серега.
Рад, что у Гришани с чувством юмора по-прежнему стабильно, а главное, задрочено нормально.
— Как у них дела, Гришок? — уточняю.
— Старший выехал отсюда. Ты не в курсе, Серый?
— Ты ж меня не уведомил официальным сообщением.
— Ну, извини. Я, видимо, забыл. Спонтанно получилось. Петька и его жена укатили за границу, как говорит моя Наталья: «Покинули наш гостеприимный отчий дом». Черепаха все еще репетирует графоманство, Серж. А я от «небанальной» красоты ею накладываемых эпитетов на простые русские словечки просто-таки дурею. Я поражаюсь тому, как у жены фантазия на это все играет. Но, если честно, так задрался слушать бабский литературный треп о том, как мы, великолепные раскачанные офисной работой мужики-золотые кошельки, эффектно, почти сутки — там по обстоятельствам, возможно, даже больше, — как секс-perpetum mobile, шпилим сногсшибательных юных дам. Двадцать четыре часа и все без остановки. Прикинь, а! Чего ей надо, а главное…