Лабиринты судьбы
Шрифт:
— Ты что, совсем дура? Или прикидываешься? — Он как-то странно взглянул на меня и, доверительно понизив голос, признался: — В жены, конечно, нет, я — женат. А вот на содержание… Ты понимаешь?
— Вот в чем заключается ответ на вопрос о связи формы и содержания…
— Что? — не понял он.
— Хорошую форму все хотят взять на содержание.
— А-а, — протянул он, направляясь к выходу, и мне показалось, что он ничего не понял.
Дверь захлопнулась, и я, давясь со смеху, повалилась на кровать.
Смех
Волосы послушно легли светлыми волнами на голые плечи, я быстрым движением подчеркнула губы, припудрила нос и сделала два едва заметных штриха румянами по скулам. Потом достала из сумки юбку, и ее вид поверг меня в уныние.
— Антошка! Антон! — постучала я в стену.
— Слушаю, Смольный на проводе, — высунулась из окна вихрастая голова и радостно захлопала длинными загнутыми ресницами.
— Выручи, Пушистенький!
— Уже выручаю. — Свет его глаз вселял в меня беззаботную веселость. — Выручать — это мое призвание. Слушаю и повинуюсь! Хочешь звезду с неба?
— Нет! — рассмеялась я. — Для начала что-нибудь попроще.
— У-у-у, — скуксился он. — Где он, размах удалецкий? И тут никакой фантазии. Ну, давай, приказывай.
— Мне бы утюжок, — попросила я.
— Ждите ответа… Ждите ответа… — Вихрастая голова исчезла, и я осталась ждать.
Вдруг вместо головы из окна высунулся утюг и загробным голосом спросил:
— Что будем делать?
Я встряхнула головой и заморгала. Казалось, утюг сам висел в воздухе и сам спрашивал.
— Антош! — позвала я.
— И чего ты разоряешься? — ласковым голоском спросил вновь появившийся Антон. — Я просто спросил: — Что будем делать?
— А мне показалось, это сам утюг.
— Всем так кажется. Но ты не робей, это глюки. — Он все еще держал утюг на весу и соображал, как мне его передать.
— Дотянешься?
— Попробую.
— Ну, давай. — Он высунулся из окна наполовину, и рука его с тяжелым утюгом задрожала в полуметре от меня.
Я тоже села на подоконник и тоже высунулась из окна. Еще чуть-чуть! Полсантиметрика! Ну, капельку!
— Опа! Все. Спасибо. — Я взяла утюг из Антошкиной руки, и пальцы наши соприкоснулись.
Пока я протискивалась в окно, наспех накинутая рубаха расстегнулась, и перед Антошкиным взором белым пламенем вспыхнул мой обнаженный бюст.
Мальчишечье лицо зарделось, и он поспешил нырнуть в свою комнату.
— Тебе спасибо, — прозвучало из открытого окна. — И вообще, не стоит благодарностей. Я твоя золотая рыбка. Не печалься, живи себе с Богом.
Пробегая мимо вахты, я обнаружила, что вместо Марты Петровны за столом сидит какая-то девчонка и рисует на тетрадном
— Привет!
— Привет! — Она вскинула на меня взгляд и неожиданно спросила: — Ты не Демина?
— Демина, — остановилась я. — А что?
— Тебе звонили.
— Кто?
— Татьяна Николаевна.
— Господи, а это еще кто? — удивилась я.
— Мастерша у поваров. Сидоренко.
— А… И что сказала?
— Сказала, перезвонит через десять минут. Подожди здесь или подойди попозже.
— Я подойду. Если задержусь на секунду-другую, не клади трубку, ладно?
— Ага, — безразлично согласилась девчонка и принялась за своих чертиков.
Я побежала в соседний подъезд и мимо дежурного через две ступеньки пронеслась к Антошкиной квартире.
— Это я, — сказала я, отдавая ему утюг.
— А это я, — залился он краской. — Проходи, чаем угощу.
— Я на пару минут. Мне будут звонить, так что чай, если только холодный и залпом.
— Какая ты красивая! — Антон смущенно смотрел на меня и все не мог определить место злополучному утюгу. Он то ставил его на тумбочку, то под тумбочку, то смещал ногой ближе к кровати.
— А пятен уже нет.
Я посмотрела в зеркало и удивилась:
— И правда, нет.
— А что это было? Не краснуха?
— Клоповуха. С голодухи погрызухи мои ухи, — весело зарифмовала я.
Он справился со своим смущением и пропустил меня на кухню.
— Ира!
— Ну, — откликнулась я, проглотив кусок пирога с капустой.
— Я зайду к тебе вечером? — спросил он нерешительно.
— Ты зайдешь ко мне вечером? — переспросила я, упирая на слово «зайдешь».
— А можно?
— Если осторожно. Только… — Я замялась, не зная, как рассказать ему об этом лоснящемся развратнике.
— Что только? — Антон настороженно посмотрел на меня.
— Антошка! Ты знаешь нашего надсмотрщика?
— Конечно. Ты не волнуйся, я после проверки. Да и вообще, сегодня не его очередь, он же вчера был.
— Не в этом дело. Понимаешь… Он ко мне пристает.
— То есть как пристает?
— Антон! — Я досадливо поморщилась, и он отвел взгляд в окно.
— А вот и он! Легок на помине. — Антон брезгливо скривил губы. — И вот этот оползень к тебе пристает? Не смеши!
Я подошла к окну и посмотрела вниз. Прямо под окнами гонял на трехколесном велосипеде какой-то ребенок, у дома напротив сидели на скамейке три кумушки в одинаковых черных платочках и оживленно беседовали, два алкаша, поддерживая друг друга под фонарным столбом, дрожащими руками, одновременно наклоняясь, пытались поднять с пожухлой травы стоящую там полупустую бутылку. Они ударялись лбами, бранились, жестикулировали.
Я невольно улыбнулась.
— Левее смотри. Вон. Видишь? Девятка синяя… Вот он в нее садится.