Lady de Montmorency
Шрифт:
Когда всё завершилось, и они лежали рядом, обвивая друг друга руками, она снова посмотрела на него. Солнечный свет наконец пробился сквозь витражи, золотя его лицо, и Мари подумала, что если это грех, то он самый прекрасный из всех, что она совершала.
Мир за пределами этих стен перестал существовать. Ненависть, страх и предательство исчезли, оставив только их двоих, потерянных в своих чувствах. В это утро они стали не врагами, а союзниками, связанными болью и страстью, которые невозможно было больше отрицать.
И миг один весь мир перевернул,
Разбив
Теперь огонь в сердцах их не уснул,
Светя сквозь мрак обмана и изгнаний.
Часть III: На краю пропасти. Глаза предателя
Прошло несколько недель с того момента, что перевернул всё. Дни в Элдерии текли неспешно, словно пейзаж за окном кареты, но внутри дворца кипели перемены. Король Аурелиан II, хоть и с нескрываемым пренебрежением, вынужден был чаще общаться с Фридрихом. Их разговоры касались реформ, которые могли бы укрепить шаткий союз двух королевств. Внезапно возникший интерес короля к делам государственного управления выглядел неестественным, но неизбежным.
Фридрих, мастерски скрывая своё истинное отношение к Аурелиану, вёл себя хладнокровно, подбирая слова с точностью опытного принца. Их встречи порой длились часами, и Мари неизбежно становилась невольной свидетельницей этих новых обсуждений. Она наблюдала, как оба мужчины, каждый по-своему, разыгрывают свою игру — один из страха потерять власть, другой из стремления её обрести.
Но настоящей игрой были встречи, которые теперь становились для Мари и Фридриха единственным утешением в хаосе дворцовой жизни. Они пересекались чаще, чем того требовали обстоятельства, находя поводы и причины, иногда даже самые нелепые. Взгляды, украденные в толпе придворных, короткие беседы в уединённых коридорах, едва заметные прикосновения — всё это было тайной, которую они хранили с отчаянным трепетом.
Однако не всё во дворце оставалось незамеченным. Элеонора, одна из дам при дворе, с самого начала настороженно относившаяся к Мари, начала что-то подозревать. Она давно вынашивала планы, как занять место королевы, и теперь, казалось, нашла уязвимость своей соперницы.
Королева, чувствуя нарастающее напряжение, начинала понимать, что их тайна не может оставаться тихой вечно. В её душе всё сильнее звучал вопрос: сколько времени у них осталось, прежде чем эта хрупкая иллюзия счастья рухнет, обернувшись катастрофой для них обоих?
Элеонора обладала редким талантом видеть глубинные процессы в человеческих отношениях и использовать их в своих целях. Так как она давно обратила внимание на холодность в браке короля Аурелиана II и королевы Марии, в голове начал строиться план. Она понимала, что разоблачение королевы не только привлечёт внимание короля, но и откроет перед ней новые горизонты влияния. Однако действия требовали точности: любая ошибка могла дорого ей стоить, и потому нужно было все продумать.
Тем временем Мари и Аурелиан ненадолго задержались в тронном зале после встречи с придворными, чтобы лично обсудить текущие государственные дела. Их разговор касался новых законов, дипломатических визитов и состояния казны, разумеется.
—
— Хорошо, милорд, — произнесла девушка, плавно поднявшись с места и склонив голову в почтительном поклоне. — Я буду ждать нашей встречи.
Эти слова, хоть и произнесенные с легкостью, даже обыденностью, наполнили ее сердце тяжестью. Каждое из них будто связывало ее невидимыми узами, приковывая к роли, которую она была вынуждена играть. Скрыв свои эмоции за вежливой улыбкой, Мари покинула зал в сопровождении стражников.
Позднее, в сопровождении фрейлин, она отправилась на вечернюю молитву в часовню. Благочестие считалось одной из важнейших добродетелей королевы, и каждый шаг церемонии был пропитан глубокой символикой. Взгляд королевы был сосредоточен на свечах, которые медленно сгорали, заливая мягким светом каменные стены часовни, но ее мысли витали далеко.
— Благодарю Вас за сопровождение, — правительница повернулась к своим девочкам, говоря твердо и властно. — Сейчас ступайте. Я задержусь на несколько минут, помолюсь перед святой иконой.
Фрейлины и служанки почтительно поклонились и, не задавая вопросов, вышли из часовни, оставив королеву в тишине. Каменные стены, освещенные слабым мерцанием свечей, казались живыми свидетелями ее мыслей. Мари медленно подошла к иконе, изображавшей Богородицу с младенцем, и опустилась на колени. Ее молитва была искренней, но в ней, помимо просьб о благополучии королевства, звучали и личные мольбы. Слова, едва шевелившие ее губы, были обращены к небесам, но в то же время они казались просьбой о прощении за то, что ей предстояло.
Тишина нарушилась тихим скрипом двери. Мари обернулась и встретила взгляд Фридриха. Он вошел осторожно, как человек, который знает каждую трещинку на полу этого святого места. Его глаза, наполненные любовью и беспокойством, остановились на ней.
— Я знал, что смогу найти Вас здесь, — сказал он, закрывая за собой дверь.
— Часовня — единственное место, где нас не станут искать. — Она поднялась с колен, поправляя длинное платье. Фридрих подошел ближе, и свечи задрожали, будто приветствуя их сближение. Здесь, вдали от дворцовых стен и пристального внимания придворных, они могли быть просто двумя душами, которые тянулись друг к другу, несмотря на долг и запреты.
— Я молилась о прощении, Фридрих, — шепотом произнесла она, чувствуя его дыхание на своей коже. — И о силе, которая мне так нужна.
— Если небеса справедливы, они простят тебя, Мари, — их лбы прижались друг к другу. — Ты ничего не сделала, кроме того, что позволила себе быть живой.
— Разве это не грех для меня? Быть живой, чувствовать… любить?
— Это благословение.
— Каждый раз, когда мы встречаемся, я чувствую, как эти стены медленно сужаются вокруг нас. Иногда мне кажется, что мое сердце уже на грани. Но потом я вижу тебя, слышу твой голос и все вновь становится возможным.