Lady de Montmorency
Шрифт:
— Моя королева, вы не просто сосуд, — она присела на край кровати, положив руки на колени. — Вы — кувшин, который наполняют чужими ожиданиями и страхами. Каждый день этот кувшин трещит от тяжести, но все же держится.
— Ох, Белла… — девушка вышла на балкон, глядя на вечерний ухоженный сад, покрытый белоснежным снегом. Легкий ветерок играл с темными прядями, слегка запутывая волосы. — Боюсь, увидев то самое слабое место, они намеренно его разобьют. И что же будет тогда?
— Что ж, — фрейлина медленно подошла к ней, встав рядом. — Если кувшин
— А если я пуста? Если внутри нет ничего, кроме счастливых и, наоборот, жестоких воспоминаний?
— Тогда станьте сосудом для другого, — наклонилась поближе. — Спрячьте свои чувства, как вода прячет свое течение в глубоких реках. Представьте, что вы кувшин с двумя днами. Одно из них видят все — красивое, прочное, достойное королевы. А второе — скрытое, хранящее правду.
— Как долго я смогу держать двойное дно? Оно ведь однажды треснет, — Мари повернулась к Изабелле, внимательно изучая выражение ее лица
— Пока есть надежда, ваше дно будет держаться, — легкая рука фрейлины коснулась холодного плеча королевы, будто передавая ту положительную энергию, в которой она так нуждается. — Просто никогда не забывайте: фарфор кажется хрупким, но выдерживает огонь. Вы сильнее, чем Вам кажется.
— Ты мой ангел, Изабелла, — тихо прошептала она, возвращаясь в покои. Взгляд снова метнулся к дальнему углу комнаты, к ее маленькой шкатулке.
— «Пусть это останется в прошлом», — прошептала она себе, взяв в руки коробочку и достав серебряную брошь. Этот предмет, столь дорогой ей, теперь стал источником ее страха. Он напоминал о моментах, которые она хотела сохранить, но которые могли разрушить ее жизнь.
Мари аккуратно завернула брошь в плотную ткань бордового цвета, завязав конструкцию черной лентой. Ее руки дрожали, когда она снова вернулась на балкон, словно этот акт символизировал попытку запереть свои чувства.
— «Нет», — прозвучал громкий голос в голове, заставив ее отступить.
— Изабелла, — королева молниеносно вернулась в комнату, плотно закрыв высокую дверь с выходом на балкон, — подготовь мне перо, чернила и бумагу.
Маска преданности
Тонкие пальцы держали длинное перо, изредка окуная острие в чернила. Движения ее рук на бумаге были плавными, грациозными. Только внутри Мари был ураган, шторм, буря. С каждой новой строчкой она медленно умирала.
«Фридрих,
Ты стал для меня светом в самой глубокой тьме. Но этот свет опасен. Он жжёт и ослепляет, и если я продолжу идти к нему, то сожгу всё вокруг. Я прошу тебя забыть о том, что было. Мы обречены с самого начала. Мне остаётся лишь молиться, чтобы ты нашёл счастье вдали от меня. Пусть время сотрёт следы боли, которые я оставила. Прощай.
Твоя, но только в душе,
Мария.»
Заключив письмо в конверт, Мари передала
— Передай это принцу Фридриху сегодня же, — велела она, — Изабелла, проследи, чтобы он прочитал это наедине.
— Но, моя королева… — обеспокоенные глаза служанки пытались прочитать взгляд леди Тюдор, узнать ее намерения, но девушка упорно смотрела вниз.
— И верни ему это, — она протянула ту самую брошь, завернутую в красную ткань.
— Как прикажете, Ваше Величество, — Белла взяла письмо и предмет в руку, вздохнув. В конце концов, она не могла оспаривать решения королевы.
Следующий день тянулся для правительницы как бесконечный кошмар, распадаясь на фрагменты страха и отчаяния. Каждый её жест и каждое слово становились внутренним испытанием, превращая её в актрису, играющую роль, изначально предназначенную не для неё, но от исполнения которой зависела её судьба. Её улыбки, обращённые к королю, были холодны, но чётко выверены, как движения марионетки, ведомой невидимой нитью. Она ловила его взгляд, кивала в нужные моменты, звуча преданной и покорной. Когда Аурелиан взял её руку, она позволила себе тонкую улыбку, в то время как её сердце сжималось в узел боли.
— Я вынес решение относительно судьбы торговца, — король откинулся на спинку дорогого кресла в царских покоях, поедая плоды клубники.
— Я слышала, милорд, но почему смертный приговор? — взгляд Мари был напряженным, но голос спокойным, будто она согласна с ужасным решением.
Почему смертный приговор? — повторил король, его губы искривились в холодной усмешке. — Ты задаешь вопросы, которые не пристало задавать королеве, Мари. Моя власть абсолютна, и мои решения не подлежат обсуждению.
Мари на мгновение задержала взгляд на бокале вина перед собой, её тонкие пальцы сжали его ножку чуть сильнее, чем было необходимо.
— Конечно, милорд, — мягко произнесла она. — Но разве смерть одного человека не может вызвать гнев его сторонников? Возможно, наказание менее жестокое укрепило бы Вашу власть, а не подрывало её.
— Ты хочешь учить меня править? Напоминать, как лучше управлять моим королевством? — Аурелиан резко повернулся к ней, его глаза сузились.
— Нет, милорд, — её голос был едва слышен, но всё ещё оставался спокойным. — Я лишь думаю о Вашем благе. О нашем королевстве.
— Ты слишком часто думаешь о том, о чем тебе не следует думать, — король склонил голову на бок, пристально изучая её, словно пытался проникнуть за фасад её сдержанности. — Торговец нарушил закон, Мари, и его смерть станет предупреждением для всех, кто осмелится бросить вызов моей власти. Или ты сомневаешься в моей справедливости?
— Нет, милорд, — её голос был тихим, но в нём было слышно подавляемое напряжение. — Я не осмелюсь сомневаться в Вашей мудрости.
— Ступай, — король встал с дивана, взяв еще одну ягоду с тарелки. — У меня еще много неразрешенных вопросов.