Lady de Montmorency
Шрифт:
— Фридрих, — тихо сказала она, протянув руки к ребёнку. — Тебе нужен отдых. А малышу — покой.
Фридрих замер. Ему хотелось возразить, удержать сына, не отдавать его никому. Генрих был единственным, что осталось от Мари. Но взгляд матери, наполненный нежностью и заботой, пронзил его. Он почувствовал, как слабеют его руки.
Королева осторожно взяла Генриха, и мальчик, впервые за много часов, перестал тянуться к отцу, прижался к её груди, будто находя в ней то тепло, которого ему так не хватало. Она обняла его, склонив голову,
— Тише, маленький мой, — шептала она, укачивая его на руках, словно это было самым естественным делом в мире. — Ты в безопасности. Мы с тобой.
Генрих положил голову ей на плечо, и его дыхание стало ровным, спокойным. Королева взглянула на Фридриха.
— Ты сделал всё, что мог, — сказала она мягко, но твёрдо. — Теперь доверься мне.
Позади неё стоял король Англии. Он молчал, но его присутствие было ощутимо, как непробиваемая стена. Это был человек, который знал цену утратам и понимал, что сейчас для его сына важно не бороться, а просто выжить.
Фридрих не ответил. Он смотрел, как его мать уносит Генриха в тепло дворца, как её шаги звучат на каменных плитах. Ему хотелось закричать, умолять оставить ребёнка с ним, но сил не было. Всё, что он мог сделать, — это опустить голову и закрыть глаза, чувствуя, как внутри него рушатся последние остатки того, кем он был.
Король Англии подошёл к Фридриху, его шаги эхом раздавались по каменным плитам, словно отбивая часы страдания. Он остановился рядом, глядя на своего сына, который стоял перед ним, опустив голову. На его лице была такая боль, что сердце короля сжалось.
— Ты потерял многое, сын, — произнёс он тихо, но его голос дрогнул, выдавая скрытую скорбь. Он положил руку на плечо Фридриха, чувствуя, как тот вздрогнул, будто прикосновение могло разбить его хрупкую оболочку. — Но ты всё ещё жив. А пока ты жив, ты должен помнить: твой долг теперь перед ним.
Король осторожно кивнул в сторону Генриха, который спал в объятиях бабушки, его маленькие руки сжались в кулачки, как будто даже во сне он боролся с невидимыми демонами.
Фридрих не поднял головы, лишь едва заметно качнул её в знак согласия. Но король не отпустил его. Он шагнул ближе и мягко, но настойчиво поднял ладонью подбородок сына, заставив его встретиться с его взглядом.
— Посмотри на меня, Фридрих, — сказал он, и в его глазах сверкали не властность и сила, а глубокая отцовская любовь. — Ты мой сын. Я знаю, каково это — терять тех, кого любишь. Я знаю, как трудно найти в себе силы идти дальше. Но посмотри на этого мальчика. Он твой сын. Он — часть её. И он — часть тебя.
Фридрих встретился с этим взглядом, и в тот момент его стены дали трещину. Глаза его наполнились слезами, которые он так долго сдерживал.
— Я… я не могу, — выдохнул он, голос ломался от боли. — Каждый раз, глядя на него, я вижу её. И это убивает меня.
Король крепче сжал его плечо, словно передавая ему свою силу.
— Ты должен видеть
Фридрих не ответил. Он просто стоял, уронив голову на плечо отца, словно маленький мальчик, который так отчаянно нуждался в утешении. Король обнял его, притянув ближе, как в детстве, когда Фридрих падал и разбивал колени.
— Мы будем рядом, сын, — прошептал он, чувствуя, как сын содрогается от сдерживаемых рыданий. — Ты не один. Ты никогда не был.
Король ещё долго держал его, пока Фридрих не обрел хоть каплю сил, чтобы сделать следующий шаг в своей сломанной, но ещё продолжающейся жизни.
***
Годы в Англии не были добры к Фридриху. Он полностью закрылся от мира, проводя дни в одиночестве, избегая всех, даже своего сына. Его родители, видя, как он угасает, взяли Генриха под своё крыло. Для королевы мальчик стал тем, кого она могла любить безусловно, кого могла защищать. Она читала ему книги, рассказывала истории о его матери, но обрисовывала её так, чтобы не причинить боль — как женщину, которая любила его больше жизни.
Король научил Генриха ходить по залам с гордо поднятой головой, говорить уверенно, держать слово. Он видел в мальчике потенциал, который нельзя было погубить из-за трагедии его семьи. И хотя они оба заменили ему родителей, мальчик всё равно тянулся к отцу.
Но Фридрих не отвечал. Когда он случайно видел Генриха в коридорах, то отворачивался. Ему казалось, что его сердце разорвётся, если он услышит голос ребёнка или увидит, как он улыбается. Это был голос Мари, её улыбка, её глаза. Всё это напоминало ему о женщине, которая была его жизнью, и которую он потерял.
Фридрих становился тенью самого себя. Иногда он проводил часы у окна, глядя на леса и холмы, как будто надеялся увидеть там что-то, что вернёт ему прошлое. Иногда он ходил к берегу моря, слушая шум волн, которые, казалось, шептали её имя. Но внутри него была только боль, которая стала привычной.
Однажды королева, держа Генриха за руку, вошла в комнату, где Фридрих сидел в тишине.
— Фридрих, — сказала она строго, но мягко. — Смотри на него. Это твой сын. Его мать была бы счастлива, зная, что он жив, что он растёт. Ты должен быть рядом.
Генрих, которому уже почти пять, подошел к отцу и показал алюминиевую игрушку солдатика. Этот подарок мальчик получил от дедушки. Они всегда играли в «Войнушки», и король Англии, как настоящий любящий дед, отдавал внуку только самых лучших и красивых игрушечных солдат.
— Смотри, папа, — сказал он, протягивая игрушку к отцу. Его голос звучал звонко, но в нём была и надежда, будто мальчик ждал чего-то большего, чем просто одобрения. — Это мой самый лучший солдат. Дедушка мне его подарил.