Ландскнехт. Победителей не судят
Шрифт:
Нашей роты, конечно, это все не касалось. Я вообще устал за эти пару недель - на нас пала вся тягость обеспечения порядка во все более морально разлагающемся лагере. Стремительность пусть и организованного дембеля (может, потому и стремительного, что организованного) намекала, что еще одного перехода в другой лагерь не будет, да и, что ни крути, почуявших дембель солдатиков обуздать будет все сложнее. У них и винтовки-то давно поотбирали от греха. Совместно с жандармами и комендачами мои парни едва не каждый день разнимали драки и задерживали упившихся дебоширов, а однажды и оружие применили, просто расстреляв залпами клубок драки с поножовщиной, благоразумно решив не соваться. Но, в целом,
Все проходит, прошел и дембель. И остались мы в опустевшем лагере с какими-то огрызками кадровых частей, множеством офицеров и неуютностью своего положения. Моего положения. Мое место, как командира роты - резко стало предметом зависти многих офицеров, оставшихся не у дел. С одной стороны - на них не было хлопот, с другой - все уже понимали, что времена, когда можно было сделать карьеру легко и быстро, кончились с последними залпами войны. В общем, положение у меня - хуже губернаторского, который сам себя высек. По всей армии прокатилось кадрирование, и многие офицеры уже чуяли закат своей карьеры, особенно те, у кого возраст был побольше. От косых взглядов спасался ревностным выполнением обязанностей, что не оставляло лишнего времени на пьянки и прочее. Чем заслужил еще больше подозрений в желании сделать карьеру... что, в общем-то, не являлось совсем уж неправдой.
Но вскоре грянул гром в виде сокращения офицерского состава. Пришел приказ, и полетели погоны, как осенние листья. За заслуги причитались всяческие нямки и ништяки, но - пинком под зад с армии, прощай карьера. Часть, впрочем, получила предписания во всякие глухие углы новоприобретенных земель, причем наиболее неоднозначным местом будущей службы была Западная граница - там Степь, и потому присутствуют как тяготы и лишения в полный рост, так и возможность сделать карьеру. В штабах и около бушевали потаенные страсти, крутились интриги и всяческие комбинации в среде тех, кто желал выбить наиболее подходящее для него место службы.
Гром сокращения грянул вместе с молнией. Началось. Появились Верные аж из столицы, с грозными бумагами от начальника Военного отдела Верных Бирра, и понеслось. Нескольких офицеров арестовали, причем, по-моему, далеко не глупых, и не неумелых. Не знаю, как там с вменяемыми им растратами и шпионажем - по-моему, просто сводят счеты и подчищают поляну. Но пока в целом все было в пределах нормы, хотя и напрягало. Однако вскоре в лагере остались, по сути, только наша рота и хозвзвод, да несколько офицеров ожидающих назначения в окрестные какие-то районы. Вот тут началась рутина, словно о нас вообще забыли.
Солдатикам моим, кстати, предложили 'по согласию', получив лишь причитающееся за едва начавшийся месяц жалование, уволиться. Дураков терять кормушку оказалось не очень много, но несколько человек вскоре покинули нас, выкупив одну из телег, и ощетинившись трофейными револьверами, (а кто-то и винтовку выкупил), отправились на юг, в сторону союзной границы. Там теперь безвизовый режим и зона таможенного благоприятствования, так как-то. Остальные предпочли еще четыре месяца гарантированной кормежки и жалования, при резко снизившемся риске получить метала в организм, или отступные от князя. Ну а меня никто не спрашивал насчет желания покинуть ряды, чему я был только рад.
В опустевшем лагере стало как-то совсем тоскливо. Солдатикам назначил серьезные задачи по охране - словно мы ядерные бомбы тут стерегли. Они, впрочем, большей частью отнеслись с пониманием - им тоже было скучно. Ну а я потихоньку вписался в офицерское общество завсегдатаев полевой кантины, благо сейчас мне уже никто не завидует. Впрочем, едва ли не чаще мы выпиваем рюмочку с капитаном Ури, все еще прозябающем
Ну а вдобавок я обзавелся женой. Внезапно. Как-то эта военно-полевая девица, по имени Лиа, оказалась рядом, а вскоре и в моей койке. Благо никакого стеснения насчет отдельной жилплощади не было - у меня даже сержанты и Шмульке имели свои палатки. Худоватая баба, впрочем, со всеми положенными выпуклостями, лет двадцати пяти или чуть более, шустрая, темноглазая, с не очень длинными чуть вьющимися волосами. Мне такой тип никогда не нравился, но вот как-то прижилась. Биография ее меня никогда не интересовала, а она не лезла с расспросами ко мне. Люди взрослые, глупостями всякими не интересуемся. В целом, я знал, что она, вроде нашей покойной Мари, где-то пристала к войскам, сначала барона, потом к княжеским. Была и маркитанткой, и, наверняка, проституткой, но как-то выбилась в завсегдатаи офицерской компании в кантине, и при этом не нищенствовала отнюдь. Ну а что того, что спала, поди, с кем-то там - повторюсь, люди взрослые, такими глупостями не интересуются. Главное, при том вполне смогла обеспечить себе и здоровье, и относительно пристойную репутацию. В конце концов, одна из полковых баб вообще однажды стала российской Императрицей...
Так вот и прижились мы, несмотря, что не сказать, чтобы она мне безумно нравилась (нельзя сказать и не нравилась, конечно), но баба была справная, быт, хозяйство и уют обеспечила быстро, в койке тоже без какого-то фантастиша, но вполне удовлетворительно во всех смыслах. Ну... как-то так, вроде бы именно что - прижились. Ну и начались наметки на постоянную семью, как-то оба, наверное, решили не искать более в жизни счастья, потому, что поиски принца на белом коне, и алмазов в заднице уже наскучили. Синица в руке, пожалуй. Из серии стерпится - слюбится. И то сказать, терпеть-то приходилось больше какие-то безразличные мелочи, а в остальном все... ровно. Ну, конечно, внутри какая-то обида червячком - мол, ну не первый сорт, ты же достоин лучшего... А потом к зеркалу подойдешь - не, нормально, все соответствует.
Словно насмехаясь над моими принципами не иметь чего-то, что больно терять - завелся у меня вдобавок, едва только образовалась семья, и собак. Пришел, очевидно, почуяв уголок уюта среди этого унылого лагеря, здоровенный лохматый бело-серый пес. Тоже из приблудных к какой-то части, который по каким-то причинам остался в лагере. Под конец войны в частях покрупнее, говорят, модно было заводить собак-кошек, благо их при разбитом жилье и убитых хозяевах сыскалось много. Собака какой-то пастушеской породы, довольно крупная и еще больше лохматая, с зычным лаем, но, как выяснилось, к людям очень добрая, и ненавидящая только волков и других собак.
Так что теперь в моей палатке, у всегда протопленной буржуйки хлопочет черноволосая Лиа, готовя что-то, а у входа, под пологом, бдительно несет службу безымянный пес, откликающийся на простое 'Собака!' на русском. И вдруг мне как-то немного захотелось бросить все, и податься в отставку, обжиться где-то подальше, пусть и с этой Лией... Захотелось в ту самую тихую уютную гавань, и того самого простого семейного счастья. Накатило так немного. Но тут же отогнал мысли такие - упущу шанс - потом сам от скуки вздернусь. Да и Лиа вовсе не будет жить с унылым огородником на краю географии - она на меня тоже ставку сделала, как на перспективного офицера, при том не погнушавшегося ее обществом. Так что - будем пока продолжать, как есть. Теперь даже какой-то стимул, что ли, появился.