Лапочки-дочки из прошлого. Исцели мое сердце
Шрифт:
– Чтобы уехать.
– Но я… - растерянно выдыхаю.
Понимаю, что сопротивление бесполезно, однако не в моей натуре подчиняться беспрекословно. Я должна хотя бы знать цель и место. Участвовать в обсуждении, а не слепо следовать за поводырем. Пусть даже таким грамотным, сильным и убедительным, как Воскресенский.
Хмурюсь, вопросительно и смело глядя на важного, возвышающегося надо мной мужчину, и его уверенность пошатывается.
– На время, - объясняет осторожно, словно крадется ко мне по минному полю.
– Немного отдохнете с девочками
– Кажется, я догадываюсь, к чему ты клонишь…
Я медленно поднимаюсь, и мы оказываемся лицом к лицу. Поясницей упираюсь в спинку кресла, которое мешает мне отступить назад. В поисках точки опоры врезаюсь пальцами в край стола и сама не узнаю свой тихий голос:
– Ты решил их спрятать?
– Вас, - неожиданно уточняет, будто считает меня частью семьи.
– Подальше от Даши, да и от Жени твоего. А я останусь здесь и сам с ними разберусь, - вздыхает, спотыкаясь о мой напряженный взгляд.
– Я устал дергаться, переживая за вас. Это невероятно отвлекает от дел.
Опускаю глаза и невольно упираюсь в бронзовый треугольник кожи, виднеющийся из-под расстегнутой на груди рубашки. Вбираю носом воздух, смешанный с терпким ароматом одеколона, кофе, бумаг и его личным запахом, который сложно разложить на компоненты. «Воскресенский №5» с базовыми нотками власти, силы и принципиальности. Свежестью льда в сердце. И стойким шлейфом упрямства и горькой иронии.
– Это не выход, - говорю в его торс и поднимаюсь к лицу.
– Мне кажется, Дарья все о тебе знает. График работы, адрес. Явки, пароли, - добавляю в шутку, чтобы сбросить напряжение между нами. Но тщетно. Искрит. – Уверена, Дарья в курсе, где живут твои друзья и родители.
С каждым вдохом легкие все больше заполняются им, пропитываются его «лимитированным ароматом». Невозможно вести «светскую беседу». Невозможно думать о делах. Невозможно находиться рядом.
– Нет, к родителям точно не поедем, - Костя реагирует так резко и громко, что я импульсивно отшатываюсь.
– Отец черт знает где и пусть там и остается, а матери вы будете мешать, - туманно произносит.
– Как же так? – с грустью шепчу.
На мою талию как бы невзначай ложится тяжелая ладонь, будто придерживая меня и страхуя, в то время как я и сама твердо держусь на ногах.
– Есть другой вариант, - невозмутимо продолжает Воскресенский, не вдаваясь в подробности.
– Ты пока вещи собирай, а я попробую дозвониться… - косится на часы за моей спиной. – Надеюсь, недостаточно поздно для ее бессонницы. – фокусирует взгляд на мне и заканчивает с усмешкой: - Только, пожалуйста, не спорь и не пререкайся, как обычно.
Его резкий переход от строгого тона к игривому сначала вгоняет меня в ступор, а через секунду начинает злить.
– Что значит «как обычно»? – цепляюсь за его безобидную издевку.
– Ты так говоришь, будто я целыми днями только и делаю, что скандалы устраиваю, - вижу, как он иронично выгибает бровь, и чуть не плавлюсь от возмущения.
– Но ведь это не так. Я даже на переезд согласилась, а мне он, между
– Вера, Вера, - повторяет мое имя с особой интонацией, обволакивающей и одновременно укоризненной. – А сейчас ты что делаешь? – легко улыбается.
Понимаю, что попалась на его уловку. Опять. В очередной раз проиграла в нашем словесном поединке. Поддалась на провокацию. И сейчас имею честь лицезреть победное выражение лица Кости.
– М-м… - сжимаю губы.
– Да ну тебя, Воскресенский, - расслабленно смеюсь.
Рука на моей талии становится тяжелее, железной гирей перемещается к пояснице – и надавливает. Неторопливо, но настойчиво вжимает мое тело в крепкий торс. Гипнотизирующий взгляд скользит по моему лицу, останавливается на губах.
– Спасибо, что согласилась, - проносится жаркий ветерок.
Делаю вдох, чтобы ответить. Но слов нет. Горло сводит спазмом.
«Воскресенский №5» взрывает легкие и разливается по всему телу, заражая собой каждую клеточку. Я не просто дышу им – я уже состою из него. Отравлена, как вреднейшим токсином.
Какого черта, Вера? Ты что себе позволяешь? И ему? Вам обоим? А как же твоя клятва: «Больше никаких мужчин»? Где твои принципы и рамки приличия, в конце концов?
Ничего не осталось. Сгорело, как кислород между нами.
Месяц после развода. А я в объятиях другого мужчины. Безумие. И вопиющая пошлость.
Интрижка с адвокатом – совершенно не то, что мне сейчас нужно.
Но его лицо так близко к моему, а дыхание настолько горячее, что я невольно облизываю губы.
– Ты ведь не собираешься меня поцеловать? – спрашиваю прямо и дерзко.
– Почему бы и нет? – спокойно отзывается, пока я задыхаюсь от возмущения и… почти интимной близости. Боковым зрением наблюдаю за его свободной рукой, которая поднимается к моему лицу, смахивает непокорные кудри со лба и щек. Теплые пальцы дотрагиваются до скулы и невесомо ведут к переносице, словно повторяя путь веснушек.
Мои ладони, выставленные в качестве защиты, безвольно опускаются на напряженные мужские плечи. Вместо того чтобы оттолкнуть его, намертво приклеиваются к литым мышцам.
Костя весь будто обращен в камень. Стойкий, несокрушимый, затверделый. Кусок чернейшего гранита. Но гул сердца в его широкой груди, прижимающейся ко мне, напоминает, что в этой железной махине еще теплится жизнь.
– А как же условие – никаких мужчин, пока идет судебный процесс? – напоминаю с вызовом. – Ты сам его нарушаешь.
– Меня не касается, - ухмыляется, изучая мои черты вблизи. Буквально ласкает каждую темным взглядом. Почти осязаемо.
– Я твой адвокат. Мы как врачи – без пола.
– Сомнительное утверждение, - тоже не свожу с него глаз.
Он привлекательный. Нет, не совсем так. Он дьявольски красив.
Раньше мне казалось, что такие, как он, точно не в моем вкусе. Кареглазый брюнет с пугающе мрачной энергетикой, полная противоположность бывшего мужа. Наверное, именно это играет решающую роль. Контраст.