Ларс III
Шрифт:
— Добро пожаловать, Ларс, царь Гардарики, — прогремел голос Михаила, эхом разнесшийся по залу.
По собравшейся толпе придворных пробежал шумок, их взгляды метались между нами, любопытство боролось с презрением. Я непоколебимо встретил взгляд императора Михаила.
Это была первая моя встреча с Михаилом, после того, как мы взяли дань с Царьграда. И, судя по всему, он затаил обиду. Феофил был более прост, но сдерживался в проявлениях эмоций.
Тяжелый аромат благовоний плыл вокруг нас. Я стоял перед императорами, украшенными шелками и золотом. Феофил сидел рядом с отцом на таком же троне.
Мне не понравилась
— Мне кажется, что Византия позабыла, как совсем недавно наше царство пришло в гости сюда, — я обвел взглядом зал.
Ропот придворных нарастал.
— Ларс, — Феофил подскочил и направился ко мне, — мы рады, что ты навестил нас.
Отлично, сообразил. А второй продолжал сидеть, насуплено сдвинув брови. Плохо нас встречают. Видать, не получится у нас диалог.
Феофил подошел и обнял меня, как равного себе. Это хорошо, не забыл еще нашу последнюю встречу. Он же дал вассальную клятву. Уж это его должно подстегивать.
Мы с Феофилом вели вежливую беседу. Окружающие нас придворные были в растерянности поведением своих императоров. Один чуть ли не лебезил, а второй –игнорировал статус гостей, продолжая сидеть на троне. Контраст был значительный.
— Знаком ли ты, — обратился Михаил ко мне, прерывая мой диалог Феофилом, — с той единственной истинной верой, светом христианства, который освещает нашу империю?
О как! С козырей зашел. Ну что же в эту игру можно играть вдвоем.
В зале воцарилась напряженная тишина. Я тщательно выбирал следующие слова.
— Мы, гардарцы, уважаем всех богов, — ответил я, — мы чтим Перуна, бога-громовержца, и Велеса, бога подземного царства. Мы — народ многих верований.
На лице Феофила промелькнуло разочарование, но он быстро скрыл его.
— Знание — это дар, — провозгласил его отец, — и это дар, которым Византийская империя готова поделиться. Свет нашего Бога должен достичь даже самых дальних уголков твоей земли.
Не понял. Это угроза? Кажется, нужно будет по второму кругу стрясти с Царьграда дань. У меня под Плиской простаивает армия. Он вообще в курсе? Видимо, то, что я начинаю закипать, слишком явно выразилось, так как даже Михаил чуть переменился в лице. А Феофил, стараясь сгладить слова отца, перевел тему на охрану патриарха.
Он выразил сожаление тем, что даже легионеры не справляются с защитой главы византийской церкви. Мрут будто мор гуляет в их палатах. Я слегка кольнул самолюбие Феофила, предположив, что проблема не в охранении, а в греховности. А раз так, то такой «свет» в наших землях нам не нужен. Последнюю фразу услышал и Михаил. Так ни о чем и не договорившись, наша делегация покинула дворец.
Феофил предложил встретиться вечером, на пиру в честь нашего приезда. Я согласился, скосив недовольный взгляд на сидевшего на троне Михаила. Феофил тяжело вздохнул, отметив про себя мое недовольство.
Я с ближниками направился обратно в свою резиденцию. Да, не так я представлял нашу встречу. Я надеялся на плодотворные переговоры, переманивание Византии на свою сторону, какой-то союз против Рима. Да хотя бы заключение договоренности о некоем нейтралитете Византии в ходе моей нынешней военной кампании. Но нет. Византийцы, а точнее Михаил, затаили обиду за наш поход против них. А ведь мы разошлись в прошлый раз чуть ли не друзьями. Мои
Я же решал многие проблемы византийцев. По сути возвращение контроля над Римом было бы дорогостоящим мероприятием, потребовавшим значительных финансовых вложений.
А тут я предлагал выгодный обмен: нейтралитет или союз в обмен на вечный город. Но до этого обсуждения даже не дошли. Гордыня Михаила была выше желания о конструктивном разговоре.
Глава 18
Конец лета 827 г., Царьград
Вечером на пир я пришел только в сопровождении Аги и Радомысла. И все же имперцы умеют пускать пыль в глаза. Сводчатый потолок приемного зала, казалось, и дышал мерцающим светом тысяч масляных ламп. Воздух был пропитан ароматами жареного мяса и экзотических специй. Гул разговоров и ритмичного звона золотых кубков разносился по залу.
Император Феофил сидел вместе со мной и вел светскую беседу со своим учителем Иоанном Грамматиком, который был мне глубоко симпатичен. Это был зрелый мужчина с широким кругозором. И беседа с ним была на удивление приятной и размеренной. Михаила, к счастью, не было на пиршестве. Поэтому обстановка была более комфортной.
Иоанн Грамматик был советником Феофила. Учитель был в не стар, его борода, белая, как свежий снег, резко контрастировала с темной одеждой, а взгляд был спокойным и напряженным.
— Тебе нравится это? — задал вопрос Феофил своему учителю, показывая на фрески мозаики и позолоту.
Они спори о необходимости выпячивать богатство. Иоанн стоял на позиции скромности, а император гнул линию о необходимости воплощения императорской власти через роскошь.
— Даже цезари древности позавидовали бы такому богатству, — отвечал Грамматик, -золото, — усмехнулся он, помешивая вино в кубке, — непостоянная хозяйка. Легко обрести, легко потерять. А вот знания, — он выделил это слово интонацией, — являются истинным сокровищем. Знания, которые вечны, строят империи.
— Через демонстрацию силы и богатства, — отвечал Феофил, — империя утверждает свое господство, внушает трепет и уважение среди своих подданных и врагов.
— Выходит так, что этот пир, эта… расточительность — необходимый инструмент управления?
— Это все, — вмешался я в диспут, показывая на окружающих, — напоминает вашему народу о славе империи. Мир понимает язык богатства и власти лучше, чем язык философии.
Иоанн хмыкнул, но перестал спорить. Разговор плавно перешел в плоскость религии. Оказывается, Грамматик — иконоборец, а Антоний, предыдущий патриарх, был не в ладах с ним. Освободившееся место главы константинопольской церкви было вакантным слишком долго. За два месяца сменилось шесть патриархов, сейчас руководит совет митрополитов. Феофил хотел продвинуть на пост патриарха своего учителя. Но там был такой клубок страстей и контрмер со стороны противников Грамматика, что я даже не захотел вникать.