Ласточкин хвост
Шрифт:
Повертев картонку в руках, Никлас сунул её в карман — туда, где лежало фото. А затем, проследив за взглядом Левого, повернулся к барной стойке. Там вышедший из уборной ван дер Гасс, судя по всему, встретил старого знакомого.
Малый выглядел не лучшим образом. Даже для местной публики. Одетый в потёртые штаны и кожаную куртку с нашивками, он как-то странно клонился вперёд, будто стремясь укрыться за длинными патлами. Но даже в неверном свете ламп было видно: лицо изуродовано жутким ожогом. Вся правая сторона от шеи до лба напоминала сплошное месиво плоти, стянутое кое-как в незаживающем шраме. Даже губы шевелились с трудом —
— Юзеф ван де Меер, — Дитрих усмехнулся. Создавалось впечатление, что внезапной встрече он не слишком рад. — Уже-Не-Красавчик Юп. Кто тебя так?
— Шлюха малолетняя, — слова вырывались из горла со свистом. Точно так же он втягивал воздух, делая большие паузы. — Ты бы, шеф, глядел в оба: шляются по улицам самоучки, а ведь по вашему уставу не положено.
Нилс заметил, как обратился в слух Моритс. Лениво потягивая остывший кофе, он будто позабыл о существовании Йонссена и целиком переключился на разговор, стремясь расслышать каждый звук.
— Несовершеннолетняя одарённая, хочешь сказать? — ван дер Гасс хмыкнул и почти не глядя рассчитался с Литой.
— Ну а я о чём толкую! Бестия неуправляемая! Вы бы меры-то приняли, пока она кого-нибудь не пришила в подворотне.
— Сочиняй больше, — впервые надтреснутый голос Правого прозвучал почти весело. — И не забывай о том, что за малолетних идёт нехилая статья.
— Опять решёткой пугаете, да?
— Твои проделки не по моей части, Юп. Но, ты ведь знаешь, я могу шепнуть кому надо.
— Да вы чего, шеф? Я ж ниже воды, тише травы! С тех самых пор, как вышел — вообще ни-ни, — он затряс головой так убедительно, что немытые патлы разметались по плечам, и шрамы стали ещё заметнее.
— Наоборот.
— Чего?
— Да неважно. Передай знакомым с Мёртвой гавани, чтоб проблем не создавали, — слегка понизив голос, ДМБ-шник взглянул исподлобья. — Справишься?
— Ага, — уродец кивнул напоследок и вернулся к барной стойке.
Моритс, поймав взгляд напарника, скомкано попрощался и направился к выходу. Нилс проводил следователей долгим взглядом: на место отвращения пришла какая-то сосущая пустота, которую нечем было заполнить. От очередной рюмки пришлось отказаться, дабы добраться до дома на своих двоих.
Покинув питейную в половине десятого, он даже успел на предпоследний трамвай, уютно мигавший тусклыми лампами. Устроившись на заднем сидении, Никлас провалился в липкую дрёму — до самой конечной, когда назойливый звонок заставил нехотя открыть глаза.
Дорога до дома впотьмах стала настоящим испытанием. Должно быть, он собрал по пути все крепкие словечки, от которых краснеют приличные мазели, пока злой и грязный добрался до калитки. И только тут заметил, что на его половине дома горел свет. Старушке ван Линден, что ли, не спалось? Небось, потеряла одну из своих полосатых любимиц. Или ту, рыжую, самую наглую из всех мурчащих тварей, которая будила Нилса по утрам. Вот уж от кого он бы с радостью избавился.
Ключа под крыльцом не оказалось — только зря руки испачкал. Входная дверь поддалась от лёгкого толчка, и Йонссен почувствовал, как трезвеет. Остатки сонной усталости сняло, как рукой, когда на полу в коридоре он увидел чужие следы. Дверь в спальню была притворена, и узкая полоса света тянулась от порога. По ту сторону не раздавалось ни звука.
Стараясь ступать как можно тише, он подхватил стоявшую
Видимо, лимит ругательств на сегодня был исчерпан до дна. Он лишь молча обвёл взглядом комнату. Весь пол был усыпан старыми бумагами: письма, газеты, открытки — целый ящик комода оказался вытряхнут и перевёрнут вверх дном. А посреди бедлама на полу, поджав под себя ноги, сидела рыжая девица.
ГЛАВА 3 ГЁДЕЛЕ
I
Яркое небо плавало в лужах поверх асфальта и разбегалось синей рябью от сапог. Из-под колёс автомобилей летели веером цветные брызги: в них золотилось полуденное солнце, которому хотелось улыбаться, задрав голову высоко-высоко.
И Гёда улыбалась, несмотря на потягу, что студила обветренные губы. Благодаря ей тротуары за ночь подсохли, и уже не приходилось брести по щиколотку в воде, как после затяжного дождя. Теперь прохожие выбирали островки посуше, чтобы не ступать по бордюру подобно цирковым канатоходцам. Ещё немного, и на смену марту придёт теплолюбивый апрель — тогда сердца оттают окончательно.
Она с улыбкой вспомнила, как в детстве, начитавшись страшных сказок, выстроила целую теорию о том, почему зимой все такие угрюмые: целый город пасмурных людей, что глядят мрачнее тучи — на улицах, в кино, на сидениях автобусов. Зима-воровка выстуживала счастье, и сами души покрывались прочной коркой из снега и льда, будто латной бронёй, — всего лишь зеркала, что отражали тени человеческих эмоций. Но потом приходила волшебница-весна, и возвращала всех к теплу и свету. Таковы были грёзы детских историй, в то время как магия реальности оставалась для Гёделе пустым словом. Всё изменилось за прошедшие полгода: она просто обрела другие ценности.
Другие истории, чтобы верить.
Больше всего на свете она жалела о том, что не могла ни с кем поделиться. Почти всё свободное время девочка проводила с Рейнартом, раз за разом придумывая новые отговорки для друзей. При них она не имела права заикнуться о собственном даре, не говоря уж о демонстрации успехов. Как считала Гёделе, это столь же жестоко, как выиграть в лотерею миллион денов и не потратить ни единой монеты.
Но если поразмыслить, открывшийся ей мир, пугающий и завораживающий одновременно, стоил гораздо дороже любых денег. Беда заключалась в том, что Гёда ощущала себя канатом. Узким верёвочным мостиком, натянутым между двух миров, что вынужден разрываться на разные берега и не принадлежать в полной мере ни одному из них.
— О чём задумалась? — Петер буквально достал её за шиворот из холодного омута мыслей.
Так происходило теперь постоянно: рассуждая про себя о новой форме или рисуя перед глазами контуры рун, она будто засыпала, выпадая на несколько минут из разговора. Самое худшее, когда подобное случалось на уроке. Выручало лишь то, что после разговора с тётей Лейсбет учителя списали её состояние на временные проблемы со здоровьем. Похоже, некоторых педагогов переходный возраст учащихся тревожил больше, чем их самих.