Лавина чувств
Шрифт:
Наконец он сделал свой выбор и отправился к Конану, который, как предполагал Джослин, должен сидеть в это время в таверне на рынке Уикдей. Он долго петлял по узким улочкам, пока не выбрался к ручью Брод-Марш. Небольшой поток воды, бегущий вдоль Бьярд-лейн, теперь опять оказался перекрыт, только на этот раз дохлой собакой, и жители близлежащих домов вели оживленный спор, решая, кто должен отвечать за удаление этого препятствия. Джослин осторожно пробрался по грязи на обочине дороги, мимо темных дверей, ведущих к убогим жилищам с очагом, разведенным посередине, и с дымящимися трубами на крышах. В одном месте, ближе к вершине холма, виднелись
Возле своего дома за небольшим столом сидел сапожник. Кругом лежали инструменты и разбросанные куски кожи, из которых он делал обувь. По соседству с ним находилась небольшая красильня, и, когда Джослин проходил мимо, ее владелец, вымачивавший ткань в котле с ярко-оранжевой водой, уставился на прохожего. Здесь же расположилась лавка, принадлежавшая Ротгару, мастеру по мечам, и Джослин остановился, чтобы посмотреть на хороший товар.
— Лучшая ломбардская сталь, сэр, — сказал Ротгар, откладывая свои дела и подходя к Джослину.
Джослин помнил его с детства, с тех самых пор, как пришел сюда вместе с Железным Сердцем, и то, что он тогда увидел, сразу привело его в восторг. Жена Ротгара, теперь уже покойная, суетилась вокруг него, угощая сахарным инжиром, а Ротгар позволил ему подержать в руках оружие.
Кинжал, который он протянул ему сегодня, имел длину девять дюймов, острый с обеих сторон, а рукоять, покрытая натуральной оленьей кожей, так и льнула к рукам. Его собственное оружие, прослужившее ему с самых первых дней его наемничества, уже изрядно поизносилось. Ему несколько раз приходилось заменять ручку, а истончившееся лезвие затуплялось через каждую неделю.
— Сколько просишь за него?
— Восемь шиллингов, — немедленно ответил Ротгар, проведя рукой по длинным усам. — Сам материал обошелся мне в четыре, а сверху ведь еще мое время и мастерство.
— Я дам тебе пять, — сказал Джослин, проверяя заточенное лезвие на подушечке большого пальца. — Именно столько заплатил я по дороге в Нормандию.
Ротгар прищелкнул языком.
— Нормандия ближе к Ломбардии, и потому сталь стоит дешевле. А отсюда уж слишком долго приходится ехать, чтобы заключить сделку. — Кузнец потянул за густые серебряные волоски над своей верхней губой. — Вот что я скажу. Учитывая, что вы и ваш отец постоянные мои покупатели, я уступлю его вам за шесть с половиной.
— Шесть, — сказал Джослин, — и пока я здесь, то закажу, пожалуй, для своего пасынка тупой меч.
Ротгар продолжал подергивать свои усы.
— Ох, тяжело с вами, милорд, но думаю, что так будет вполне справедливо, раз уж вы подкидываете мне работу. Шесть так шесть.
— Я плачу сразу, — заметил Джослин, кладя монеты поверх стойки, именно для этого и предназначенной.
Ротгар, сосчитав их, смел себе в ладонь.
— Вам стоило бы привести парнишку ко мне в лавку, чтобы обмерить.
— Сегодня днем?
— Да, можно и сегодня. — Ротгар начал отстегивать деревянную пуговицу на мешочке, висевшем у него на ремне, но вдруг остановился
Джослин выскочил на улицу, сжимая в руке новый кинжал. Его ослепил яркий дневной свет, представлявший собой резкий контраст с той темнотой, которая царила в земляной лавке. Со стороны дороги Хологейт-роуд до него донеслись крики и лязг оружия. Затем послышались более громкие вопли ужаса, и он увидел яркие языки пламени.
— Боже мой, что происходит? — Ротгар выглянул через плечо Джослина, держа в руке свой кузнецкий молот.
— Ясно только одно: начались какие-то неприятности. Лучше прикрой свою лавку, спрячься сам и захвати с собой все ценное. Я отправляюсь в Уикдей — там должны быть мои люди.
Ротгар сурово кивнул и без лишнего промедления позвал своего подмастерье и поспешно принялся складывать товар.
Джослин перешел через узкую грязную улочку, посмотрев на вершину холма, где стояла пивная. Народ выбегал из домов, обеспокоенно допытываясь друг у друга, что происходит. С холма и со стороны рынка тоже в панике бежали горожане.
— Грабители! — кричал один из запыхавшихся торговцев, предупреждая тех, кто стоял внизу. Под мышкой он держал гуся — наверное, свой товар, — который отчаянно бил своими оранжевыми лапами. — Люди Феррерса — спасайтесь!
Джослин двинулся сквозь поток охваченного паникой люда, раздвигая его своими мощными плечами, пока наконец не добрался до Уикдея. Зеленый искусственный куст, подвешенный обычно на горизонтальном шесте над входом, указывая, что это место является пивной, сейчас валялся втоптанным в землю возле дверей, а с горящего пола поднимался густой дым, так как кто-то выбросил из жаровни полено, чтобы поджечь таверну. На заднем дворе господствовала тишина, не слышалось даже лая сторожевой собаки хозяина, виднелись лишь ее конура и тяжелая цепь.
Джослин выбежал обратно на улицу. Люди лавиной неслись с рыночной площади, стараясь отыскать убежище в церквах. Дым клубился над выстроенными в ряд домами купцов на улице Кингс-роуд, ведущей к храму Святой девы Марии. Огонь жадно лизал соломенные крыши, но никто не осмеливался его тушить. Боясь за свою собственную жизнь, люди давали огню полную власть над городом.
Джослин стоял как вкопанный, не обращая внимания на неистовые людские волны. Затем он увидел воинов. Огонь от факелов, которые они держали в руках, отражался на их шлемах и кольчугах. Они забегали в жилища горожан, поджигая сено и солому, вороша огонь в очагах и разбрасывая угли, позволяя яростному огню пожирать все на своем пути.
Джослин натолкнулся на два мертвых тела, растянувшихся на улице. Одно из них принадлежало городской проститутке. Ее безвкусное желтое платье было забрызгано кровью. Во втором трупе, обнимавшем ее, видимо, пытаясь защитить свою временную возлюбленную, Джослин узнал Геймела. Его плотничные инструменты валялись здесь же, разбросанные по улице, а его деревянная нога торчала из-под него под каким-то кривым углом.
В надежде, что они еще живы, Джослин присел на корточки, наклонившись над ними, но быстро обнаружил, что им не нужна уже никакая помощь. Он перекрестил их, закрыв уставившиеся в никуда глаза Геймела, и поднялся на ноги. Его переполняла злоба. Где же, черт возьми, Конан?