Лавка колониальных товаров
Шрифт:
— На агоре неспокойно, — сказал Агафон и опять оглянулся.
— Да и хрен с ней, с агорой, — беспечно ответил Бобров. — Что ж она так тебя пугает.
— Понимаешь, после того как вы столь убедительно побили скифов, ваша популярность в народе возросла еще сильнее. Она и раньше у вас была неслабой, а уж теперь… Между прочим, стратег, сам того не желая подлил масла в огонь, расписав при народе ваши подвиги. А у нас в городе сильно популярных не любят, нашим демократам везде мерещатся диктаторы, сатрапы и прочие тоталитаристы. А тут еще стали накручивать судовладельцы, которые
— Нет, ну и что, — перебил Агафона нетерпеливый Серега. — Мы и так весь этот расклад прекрасно знаем. Ты говори, что грядет-то.
Агафон нервно облизнул губы. Бобров заметил этой крикнул:
— Эй, есть там кто-нибудь? Вина принесите и заесть.
Агафон дождался покуда принесли вина и махом осушил целый килик. Причем не разбавляя. А это говорило о немалом душевном волнении.
— А грядет вот что, — сказал он, отдувшись, и заедая благородный напиток тонким ломтиком соленой рыбы, которую умела делать только Ефимия. — Грядет, граждане, остракизм.
— Это что за зверь? — поразился Серега. — И с чем его едят?
Посмотрев на Боброва и не дождавшись ответного взгляда, Агафон вздохнул и налил себе вина сам.
— Афинское изобретение, — сказал он презрительно. — Тиранов они, видите ли, боятся. Вобщем на народном собрании устраивается тайное голосование, в сосуд бросают глиняные таблички — остраконы, на которых процарапывается нужное имя. И того, против которого проголосуют, изгоняют из города.
— Но мы же не граждане, — удивился Бобров. — Да и живем не в городе. И честно говоря, меня как-то не тянет становиться тираном в этой занюханной деревне.
— Ну и чего? — пьяно удивился Агафон, успевший принять и второй килик. — Да этим придуркам наплевать, что вы формально не граждане. Вы числитесь в хоре Херсонеса и дело у вас в городе. Ну а про ваши корабли и про рыбную ловлю все базарные нищие знают. Если же кто не знает, узнает в день голосования. Вобщем, я вас предупредил.
— Спасибо, Агафон. Ты конечно, настоящий партнер, — сказал Бобров, показывая из-за спины Сереге кулак. — А нельзя ли этот, как ты говоришь, остракизм направить на кого-нибудь другого. Ну а мы бы приняли в этом посильное денежное участие.
Вот тут-то выяснилось вдруг, что не настолько Агафон и пьян, как виделось. Он просто стал чуть менее воздержан на язык. И Бобров с Серегой услышали несколько нелицеприятных характеристик местных лоббистов, которые Агафон озвучил с непосредственностью старого солдата. Вобщем они договорились и Бобров усилия Агафона обещал оплатить. А когда грузили принявшего на радостях дополнительную дозу и от этого слегка поплывшего Агафона в повозку, Серега сладко улыбаясь, сказал ему громким шепотом:
— А еще передай этим ревнителям демократии, что ежели они будут вякать, я загружу все корабли дикими таврами и высажу их прямо в порту.
Агафон хоть и был пьян, выпучил глаза да так и уехал. А обитатели усадьбы стали ждать, во что выльется это всплеск демократии. Собрания на агоре проходили
Поэтому в воскресенье они направились на агору всей немаленькой группой. Бобров решил, что сегодня все они греки, в смысле, что не стоит из толпы выделяться. Вован пытался возражать, мол, хитон ему жмет, но быстро был подавлен. Его обещали разлучить с Ефимией как раз на время обеда. Такой жестокости не вынес бы никто. Поэтому на судно, а они решили добираться по воде, взошла не толпа народа, а какое-то клубящееся белое облако, потому что хитоны на всех были радикального белого цвета. Выделялись только воины-телохранители в своих темно-зеленых, пошитых из брезента бронежилетах и зеленых же касках.
На причал порта Бобров сошел первым, перекинув через левое плечо длинный красный гиматий, достающий почти до земли и очень удачно скрывающий подсобой перевязь с коротким мечом. Женщин сегодня оставили дома под охраной Евстафия и Боброва сопровождали только мужчины: Серега, Вован, Андрей, Андрэ и еще три капитана с его кораблей. Предваряли группу двое воинов в полном боевом и двое таких же замыкали. Никто из обывателей над странным вооружением не смеялся. Все уже знали, что местное оружие эти доспехи не берет.
Группа не спеша и даже немного торжественно прошествовала на агору уже полную народа и скромно пристроилась сбоку. Правда, воины там предварительно кого-то немного разогнали, но это, нисходя к торжественности момента, мало кого волновало. Стратег со своего возвышения величественно кивнул. Бобров поприветствовал его поднятой рукой. Вот против стратега он ничего не имел, как, впрочем, и против всех остальных. Но ежели посягнули — получите. Действие равно противодействию — этот постулат никто не отменял.
Что там говорили с возвышения, Бобров не прислушивался. Прошка, шастающий в толпе потом все перескажет близко к тексту. А вот когда дошло до голосования, стало интереснее. Бобров уловил несколько брошенных в его сторону взглядов. Ненависти в них не сквозило, скорее заинтересованность из чего он сделал вывод, что остракизм ему сегодня вряд ли светит. То ли Агафон оказался таким влиятельным, то ли угроза Сереги так подействовала.
Цепочка голосующих продвигалась к пифосу и бросала внутрь свои черепки. Наконец она иссякла и архонты провозгласили конец голосования, содержимое пифоса высыпали на стол перед комиссией и та принялась возиться в груде черепков, сортируя их и раскладывая. Потом занялись подсчетом. Народ терпеливо ждал. Наконец самый почтенный из архонтов с длинной седой бородой, что, видимо, подчеркивало его статус, назвал народу имя несчастного подвергшегося остракизму. Имя Боброву с соратниками было совершенно неизвестно.