Лазурные берега

Ларк Сара

Затем, однако, методы Макандаля изменились. Предводитель маронов из разбойника стал мятежником — теперь он тайно посещал поселения рабов на плантациях и проповедовал людям революционные идеи. Он привлекал домашних и полевых рабов на свою сторону и тем самым подготавливал нападение на плантаторов. Из-за этого чернокожие чувствовали, что их принимают всерьез, и охотно помогали ему, однако сам Макандаль не ограничивался тем, чтобы освободить пару сотен человек — его долгосрочной целью было посеять панику среди белых. Он надеялся, что страх заставит белых отказаться от рабовладельчества. И действительно, уже сейчас плантаторы дрожали от страха, но о том, чтобы изменить закон, все

же пока речи не шло. Были усилены наказания за подстрекательство к мятежу, а рабам все больше и больше стали запрещать всякого рода увеселения. Делать покупки у пакотильеров теперь разрешалось только в присутствии надзирателя. Отношения между хозяевами и рабами при этом становились все хуже, но когда Виктор указал на это и рекомендовал совершенно противоположную стратегию, его родители, братья и их соседи набросились на него так, словно он лично защищал Макандаля.

— Есть доказательства того, что месть направлена именно на тех плантаторов, которые ввели у себя очень жестокий режим, — снова и снова повторял Виктор высшему свету. — Какой сильной должна быть ненависть рабов, если черные поварихи отравляют маленьких детей!

— Тогда как мароны убивают домашних негров вместе с остальными, чтобы они не позвали на помощь, — добавляла Деирдре, когда время от времени у нее появлялась энергия, чтобы вступать в спор. — Большинство восстаний рабов терпели неудачу именно из-за верных домашних слуг.

Хотя это было общеизвестным фактом, Дюфрены и их соседи тем не менее ничего не хотели об этом слышать. А Макандаль действовал все эффективнее. Он, очевидно, прекрасно разбирался в составлении ядов, и его методы становились все более изощренными. Между тем, до того, как начинал действовать яд, проходило все больше и больше времени, и, как правило, судороги в животе отравленных начинались только ночью. Преступников из числа домашних рабов уже давно и след простыл, когда утром начинали их разыскивать. Вероятно, организация Макандаля выделяла людей, которые помогали им сбежать. Поэтому поймать отравителей, как рабыню Ассам, уже не удавалось. Преступники — или предполагаемые преступники — бесследно исчезали.

— Самое скверное то, что нельзя быть уверенным даже в том, что остальные домашние негры действительно не виноваты, — раздраженно рассуждал Жером Дюфрен. Став хозяином плантации своей жены, он в первую очередь понизил в должности весь домашний персонал Курбенов, отправив его работать в поле. — Возможно, они все знают и просто сваливают вину на сбежавших рабов, чтобы сразу же спланировать новое покушение на новых хозяев.

— Всеобщая мания преследования выходит на новый уровень, — вздохнул Виктор, окинув взглядом гостей, собравшихся за ужином. — Мы все больше подозреваем рабов, вместо того чтобы выдать самым верным домашним слугам вольную грамоту и дать другим рабам надежду на это. Пусть даже кто-то из них сбежит, мечтая найти счастья в городе, но травить вас он уж точно не будет.

Виктору эти бесплодные дискуссии отравляли пребывание на своей родной плантации точно так же, как и снова и снова повторявшиеся настырные вызовы к испуганным плантаторам. Он, собственно, приезжал в Новый Бриссак только ради Деирдре — и лишь потом вспоминал о том, что надо было бы попросить отца предоставить ему слугу-конюха, который взял бы на себя работу в конюшне, столь неприятную для Амалии, и мог бы сопровождать Деирдре во время ее конных прогулок в Кап-Франсе.

В конце концов Дюфрен с готовностью отдал им иссиня-черного Леона, великана с мягким характером, зычным глубоким голосом и всегда приподнятым настроением. Молодой человек с удовольствием поехал с ними

в город. Он любил общество, был способным музыкантом и по вечерам развлекал пением и игрой на барабане Сабину, Амали и Нафию, которая приходила от этого в восторг. Леон оказался надежным, не боялся никакой работы и выполнял также обязанности домашнего слуги, хотя и был специально обученным кучером и конюхом. Виктор был чрезвычайно им доволен. Леон легко и с радостью вошел в их семью. Однако надежда на то, что Деирдре тоже быстро подружится с молодым рабом, не оправдалась. Молодая хозяйка, казалось, невзлюбила новичка и постоянно находила в нем какие-то недостатки, хоть он и разбирался в лошадях гораздо лучше, чем сбежавший Цезарь, а также искренне любил животных и отлично ездил верхом.

Джеф и Бонни недолго оставались в камере. Вскоре после казни появился работорговец, чтобы забрать их. Белый мужчина с грубым лицом, который напомнил Бонни ее баккра Дейтона, осмотрел Джефа с большим удовольствием, а Бонни безо всякого интереса.

— Вот это роскошный парень, — заметил работорговец, обращаясь к жандарму, сопровождавшему его. — А малыш был, наверное, корабельным юнгой. За него много не дадут, да и толку на полях от него будет мало. Ну да ладно, сойдет. А теперь раздевайтесь. Оба!

Торговец повернулся к чернокожим и бросил им одежду, в которой обычно выставляли на продажу рабов-мужчин, — светлые широкие льняные брюки. Туловище до пояса, как правило, оставалось обнаженным, потому что покупатели хотели видеть мышцы рабов. Они также интересовались тем, не было ли на их спинах рубцов от плети. Непокорные рабы стоили дешевле.

— Ну что, вы скоро? — спросил продавец, угрожающе помахивая плеткой.

Джеф уставился на Бонни, которая не поднимала головы и смотрела в пол. В конце концов он опомнился и стянул рубашку через голову. Бонни нерешительно развязала пояс на брюках, под которыми были только короткие трусы.

— Раздевайтесь донага! — заорал продавец. — Снимайте все, паршивцы, я хочу видеть только голую черную кожу! Не хватало еще, чтобы кто-то из вас спрятал под одеждой нож!

Джеф выскользнул из своих штанов и теперь стоял перед торговцем и жандармом таким, каким его создал Бог. Это было великолепное зрелище, и торговец восторженно свистнул сквозь зубы. Бонни робко сложила руки на груди и наконец стащила рубашку через голову.

Жандарм первым увидел ее груди.

— Корриер, я не верю своим глазам! Ты посмотри на это!

Работорговец перевел взгляд с Джефа на Бонни и застыл от удивления:

— Это же… быть этого не может! Снимай штаны, малыш! Мы хотим видеть, девочка ты или гермафродит!

Быстрым движением своего ножа он разрезал льняную веревку, которая удерживала трусы Бонни на бедрах. Девушка всхлипнула, когда с нее упал последний предмет одежды.

Мужчины разглядывали ее, не веря своим глазам.

— Она была на пиратском корабле? — спросил Корриер. — Ошибки быть не может? Да ну, «пиратскую невесту» я всегда представлял себе иначе. — Его взгляд пробежал по костлявой фигуре Бонни, по ее маленькой груди и скудному волосяному покрову на теле.

— Какая там невеста! — рассмеялся жандарм. — Девка стреляла из пушки! Вот, читай: «Бобби — первый канонир». — Он протянул торговцу список с именами и должностями пиратов. — Все думали, что ты мальчик, малышка? Ты обвела вокруг пальца всю команду?

Бонни кивнула, не поднимая головы. Жандарму, казалось, стало ее жалко.

— А как твое настоящее имя? — дружелюбно спросил он.

— Бонни, — сказала девушка тихо. Она закрывала руками грудь и срамное место. — Пожалуйста…

Корриер понял.