Льдом и мечом

Фомин Олег Геннадьевич

— Друзья не хотят. Причины слишком уж сомнительные, но я не могу бросить. И еще…

— Что?

— Жители и маги узнают, кто нас предупредил, и… Я…

Девушка берет лицо Эгорда в ладони, вновь ощущение теплой воды, морской колыбели на окраине мира.

— Так хорошо… Забываю узнать твое имя…

— Ой… — Девушка смущенно подносит пальцы к губам, впервые улыбка не печальная, а самая девчоночья. — Точно, и я забываю назваться…

Миг, и вновь печаль. Улыбчивая, но все же печаль.

— Не нужно, — качает

головой девушка. — Ведь ты как-то меня называл, когда вспоминал, верно? Пусть это имя и останется. Чистое отражение меня.

— Наяда…

— Прекрасно. Спасибо, Эгорд… Ты подарил мне меня.

Девушка порывом бриза к Эгорду, воин-маг нежно прижимает к себе теплую прохладу, или прохладную теплоту, гладит воздушные волосы, те легко звенят, как стайки крошечных пузырьков.

— Что будешь делать, — спрашивает Наяда, — когда ворвутся?

— Сражаться.

— Верно… Сражаться надо.

— Ты говорила, что страдаешь предчувствиями. Они еще с тобой?

— Всегда. Они по-прежнему говорят, что эта ночь для меня последняя.

— Нет…

— Предчувствия меня не обманывают. — Девушка поднимает глаза, блестят дорожки слез, но еще сильнее — улыбка. — Не страшно. Предчувствия шепчут, что с тобой все будет хорошо. Ты выберешься, это главное!

— Наяда! — В горле соленый ком.

— Не нужно, Эгорд. — Лицо девушки ближе. — Пусть эта ночь будет самой прекрасной в моей жизни.

Какая же она легкая, думает Эгорд, поднимая Наяду, мир теряется, глаза становятся ненужными, закрываются. Эгорд и сам обретает невероятную легкость, словно стальная чешуя превращается в настоящую, вырастают плавники, и он с Наядой кружит в синих глубинах, среди китов и медуз, в жидком свете кораллов, жемчужин, прозрачных рыб.

Лежат на балконе, под звездным небом, на ворохе мягких тканей. Так можно себя чувствовать на берегу, когда теплая волна накрывает тело, но не растекается, а дремлет как одеяло. Девушка обнимает, пальчики водят по лицу и шее…

— Не жалею ни о чем, — шепчет она. — Было немало мгновений, ради которых стоит пройти через мрак. Это — лучшее из всех.

— Наяда, мы улетим вместе, — с боевой дрожью говорит Эгорд, — никому не позволю…

— Эгорд… — Рука девушки застывает на амулете спрута. — Что это?..

— Староста сказал, с этими оберегами спруты нас не тронут…

— О боги, Эгорд! — Рука Наяды отдергивается как от пираньи. — Сними немедленно!

Повторять дважды не приходится, кому-кому, но только не Наяде, Эгорд вскакивает, рывок — и цепочка со спрутом исчезает меж ножек парапета, во тьме ночи.

В мозг бьет муть, Эгорд заваливается вперед, Наяда подхватывает, закидывает его руку себе на плечи, осторожно сажает на колено.

— Эгорд, что случилось? — испуганный голос. — Ты меня слышишь?

Воин-маг кивает.

Голова опять ясная, даже яснее, чем весь минувший день. Дурак… Бесы, какой же дурак!

Все

из-за этой жалкой погремушки! А он гадал, что за меланхолия с утра до ночи, опасности раскрывались одна за другой, подтверждались, а он смирился, дескать, пусть идет как идет, все равно сделать ничего не в силах… Убить мало этого Деймуса! Хотя он и прочие жители — напуганные игрушки магов. Всему виной эти индюки в крепости!

Вот же бесово болото, а ведь желание Милиты разгромить магов и жажда Тимориса до простых человеческих радостей — тоже из-за амулетов! Чтобы никто не покинул остров! Надо срочно сорвать эту мерзость с их шей…

— Одевайся, — быстро говорит Эгорд. — Мы улетаем.

Спешно ныряет в штаны и рубаху, заматывается в кожаные подкладки, щелкают застежки доспехов и ремней. А ведь останься разум чистым, уже давно бы сообразил, чем дело пахнет, Наяду в охапку, Милиту и Тимориса за шиворот, на дракона и поминайте, как звали.

— Эгорд, меня все равно… — обреченно начинает Наяда.

Воин-маг затыкает ей рот крепким, но нежным поцелуем.

— Прорвемся. — Хватает за руку, бегут к двери.

Пальцы обрастают иголками инея, заклинание сорвется на всякого, кто не захочет проявить дружелюбие.

Открывает дверь.

Сверху в лицо смотрит кошмарное чудовище. На синей коже пленка слизи, провал рта венчают щупальца, среди бликов лысины — черные глаза. Инистая рука Эгорда опускается, воин-маг смотрит на страшный танец щупалец, не пошевелиться. Чудовище качает мощными клешнями, столбы ног книзу расширяются как две горы, на спине огромная тяжелая конструкция из гигантских щупалец, вееров и шипов, оттуда вылезают и прячутся обратно всяческие морские твари…

В коридоре напуганные люди, лица исчерчены тенями: грустный, но решительный Деймус, злорадный Волдур, заплаканные девушки, так настойчиво липшие к гостям…

Пронзает жуткий вой, в невидимые раны заползает густой черный страх, глаза Эгорда прикованы к бездне в пасти чудовища.

Тело безвольно вянет…

Сзади долетает крик девушки…

Глава 14

Сознание возвращается медленно, болезненно.

Небольшой купольный зал с мелкими ромбиками окон, внутрь проникает свист ветерка и кусочки пейзажа — краешки скал, чайки, вода… щупальца.

В центре каменная тренога в виде гидры, на головах, что образуют чашу, покоится черная сфера величиной со стенобитное ядро.

Эгорд прикован к стене, браслеты вгрызаются в запястья и лодыжки, в простенках висят Милита и Тиморис. Воин храпит, на Эгорда смотрят белоснежные глаза нежити.

— Доброе утречко! — язвительно цедит Милита.

— Где мы? — хрипит Эгорд.

— Угадай с одного раза.

— Крепость магов?

— Мансарда, выше только небо. Радуйся, тут очень живописные виды на океан и этих серых тварей.