Лечение водой
Шрифт:
Нет-нет, все хорошо!
Она сама намекала, сама…»
Дождемся результата, ладно?
«Но с другой стороны: ты всегда ведешь себя так со своей матерью?» – в голове возник как стопорящий борт, «аргумент против».
«Да, да, надо при случае сказать ей, что нет никаких контр», – и Костя уже дергается, дергается (Уртицкий прыгает, прыгает) в нетерпении – надо быстрее, быстрее это исправить, если Оля подумала о нем что-то плохое. Это как изъян в невероятной душевной теплоте, которая разгорается между ними. Изъян – его надо поправить.
«Завтра представится
Чтобы осталась только теплота.
«Завтра будет только теплота!»
Но мысли у Левашова бегут, все равно бегут. И он думает о том, что готово было сорваться с языка, он хотел рассказать Оле, как унижал свою мать – почти намеренно причинял ей боль… чтобы ослабить, подмять под себя? Чтобы сесть ей на шею? Нет, конкретно такой цели у него не было, но… Зачастую он просто хотел унизить мать – дать ей понять, что она дура и ничего не понимает в жизни. Особенно когда беспокоится, что он может не пробиться. Да, тот эпизод… это была особенная жестокость. Они отправились на кладбище бабушки и дедушки, и когда мать начала плакать возле могилы, Костя с презрением сказал матери, что она переживает о тех, кто ничего не добился в жизни. И так всегда – ведь и дед и бабка были обычными людьми. «Тебе не удастся сделать так, чтоб я тоже стал обычным! Чтоб я жил мелкими целями. Я пробьюсь, все зависит только от меня!» – так он тогда сказал матери – гордо, холодно и бессердечно – а она плакала навзрыд.
«Теперь все позади, я больше так себя не веду. Теперь позади…» И Костя словно хочет, чтобы Оля это услышала.
«…Нет, не всё зависит от меня – Уртицкий меня клюет и заклюет до смерти? Мать была права? – горечь, горечь. – Нет уж, я одолею этого бездаря – и точка. Бездарь вонючий».
И все же сейчас Костю будто плетью перешибли.
Шок так и не проходит. Крылья пообломаны.
Потом, уже лежа в кровати в темноте и засыпая, он словно тонет в этой поддерживающей, искренней Олиной теплоте – как хорошо, в такую минуту найти друга, который всегда будет радеть за него. Оля даже опешила от такой несправедливости – как с Костей поступили. «И теперь она будет оберегать меня». Мы будем разговаривать, общаться, дружить… Какая искренность, чистота!»
Костя зевает, будто тонет в теплоте… Как Оля сказала, когда он говорил, что не может изменить отношения к Левченко? Ты о чем говоришь вообще, Кость?! «Какая искренность и справедливость! Меня все предали и так издеваются… И еще к ним хорошо относиться…» – Ты о чем говоришь вообще?! – «Она сказала это… даже не скрывая раздражения? Или мне все теперь кажется усиленным?» – укол.
И к Уртицкому тоже надо хорошо относиться?!
«И еще… испуганный вдох в конце разговора – как она переполошилась – все здесь один к одному!»
Опять в Косте прилив дружеской теплоты, бескорыстия. Я… тебя не сдам, – крепкая клятва. И рот у Оли как принаполнен водой. И на самом деле – ничего ему больше не нужно от Оли, только дружба, он это прекрасно понимает…
Но все же невольно представляет себе, как завтра они прогуливаются в каком-нибудь холодном парке с черными деревьями и держатся за руки… На Оле кремовый плащ под цвет распущенным волосам. Потом они садятся, говорят, и Оля все чаще складывает свои маленькие губы «кружком»… «Этот голос… рот принаполнен водой… Как было бы хорошо ощутить теплоту ее ротика возле уха!»
Но он думает больше насмешливо и по-доброму властно. Как просто обнять Олю за плечи. Как она
«Маленькая деточка. Просто завтра возьму ее маленькую ручку и… Н-да. Вот только писать я об этом не буду никогда. Такая нежненькая, сопливая чепуха!»
Глава 15
I
Проснувшись на следующий день… Костя не чувствует уже почти ничего, что было вчера. По поводу Оли – все вдруг сменилось едва ли не равнодушием.
(Страшная вялость после сна! Остановившийся готовый удар в башке! Немая испарина. И жаркая, жаркая изнывающая змейка в грудной клетке – еще чуть, еще чуть и тело откажет – сколько еще можно работа-а-а-а-ать?)
Он идет умыться в ванную…
«Что-то я уж больно сильно завелся вчера – какие могут быть отношения и с чего вдруг? Мы же с ней просто друзья, она мне совершенно не по вкусу как девушка. Не хочу я с ней отношений – никогда не хотел. Мы же так давно знакомы – никогда я ничего не хотел. Она мне нравится просто как человек, и с ней прикольно общаться, но в ней же ничего нет как в девушке… для меня во всяком случае. Только доброта? Так это дружеская доброта».
Он уже совершенно искренне и трезво успокоился. У Левашова странное чувство, будто вся вчерашняя теплота к Оле как-то изъялась из его головы. Так уходит мысль, а не чувство.
Если вы эгоист так хоть другим мозги-то не парьте, а.
«Нет, ну дружеская теплота во мне есть».
Немая испарина, замерший гонговый удар в голове – как же страшно-устало в плечах. А слова Уртицкого – как осечка-искра на бомбе.
Костя вдруг вспоминает, что почти ничего не делает по дому. Все делает мать, когда приходит с работы. А Оля – сбежала от Меркалова – наверняка же он ее эксплуатировал. А до этого она резко переехала к нему – приняла решение точно так же, как обрубает отношения (это чувствуется по ее резким намекам: «Ну извини, я не живу с тобой…»), и ей совсем не понравилось, как живет Игорь. «И ко мне она будет очень требовательна – зачем мне это нужно? Будет следить, чтоб никаких осечек в быту, все контролировать – раз я не работаю. Нет, это совершенно не подходит… Но я мог бы что-то научиться делать по дому?»
Но для Кости это как невозможная, неподъемная тяжесть… в таком состоянии после сна.
«Я будто выбираюсь из-под многотонного пресса. Все тело болит, но я должен, должен добиваться своей цели. Моя цель – взойти на Олимп
Выбраться из-под пресса».
«Измениться, я сказал «измениться» вчера – перед «полюбишь». Здесь вообще нужно быть очень осторожным, – так все и затаивается внутри в страхе и крайнем неприятии – что не принимают его позицию. (Только творить, ни с чем это не совмещая…) – Да, надо быть осторожным. Я не буду работать – на это я не могу пойти, ни ради кого. Надо быть осторожным – что это такое вдруг вытянулось из меня вчера?..
Да Оля же не требует!.. Она готова пойти на две…
Причем здесь Оля вообще? Я должен вообще всегда выдерживать свою позицию: писательство и есть моя работа».
«Да, неплохо было бы встретиться и просто поболтать… – думает Костя после завтрака. – И болтать мы будем до-о-олго». Он как-то с удовлетворением расслабляется на пол минуты. Он уже готовится к насыщению предстоящим разговором.
Жаркий затуманенный гул в голове чуть притух. Усталость в плечах.