Лечить нельзя помиловать
Шрифт:
– Ох, эрла, так голова болит, что даже зубы ноют, совсем ходить не могу. Дайте какую-нибудь таблетку, чтобы живот выздоровел.
– Свихнулись? – деловито поинтересовалась я, записывая скрывшихся за дверью пациентов в журнал приема.
– Приказ есть приказ, – грустно вздохнул лейтенант. – А вы его больше совсем не хотите видеть?
– Так это капитан вам приказал?... – осенило меня.
– Настоятельно рекомендовал нашей пятерке записаться на осмотр именно к вам. Ну и так… Узнать ваше настроение.
Настроение, как у беременной: подташнивает и хочется винограда. Значит что?
– Иногда розу необходимо оставить в покое, чтобы она расцвела.
– Чего? – не сообразил оборотень.
– Я говорю, чрезмерное давление ведет к разрыву сосуда.
– Хорошо, что вы такая умная, – обрадовался Мортимер. – Плохо, что я в медицине не разбираюсь. Что мне передать сеньору?
– Намеков вы не понимаете, да? – какая досада.
– Я из намеков понимаю только доской по затылку, – почесал макушку лейтенант. – Вы уж пошлите его лесом по-человечески или простите от широты души. А то страдает капитан, как морской волк на утлом суденышке.
– Страдает?
– Еще как, – резво подтвердил он. – И дурью мается. Взял за моду отжиматься каждый час прямо в кабинете. И нас под этот монастырь кнутом погнал: только часы пробьют – упор лежа принять! Третий день спасу нет. Надо полагать, рехнулся без вашей ласки, эрла. Но ежели вы в обиде, то мы не в претензии.
– Сублимирует.
– Так сублимировал бы как все нормальные люди – ночью под одеялом! – возмутился эрл. – Вы уж будьте любезны, эрла, когда помиритесь, научите капитана разделять трудовое и личное.
– А сами?
– А сам я из упора лежа много не скажу, – уныло признался лейтенант. – Он же ходит мрачнее тучи, зыркает на всех – страх божий, гавкает аки сам волк. Суровое следствие вашей немилости. Еще немного, и закурит человек на психованной почве.
– Не давите на жалость, она в отпуске, – поморщилась я. – Ладно, подумаю. Вы свободны лейтенант. А почему, кстати, без сладкого?
Обрадованный оборотень молча взял меня за руку и повел на улицу. Хмурый денек затянувшейся дурной погоды успел намочить не только мостовую, но и мою дверь. На которой чья-то паскудная рука крупными печатными буквами гордо вывела: «Сладкого не давать». Найду пакостника и закопаю по шею!
От саркастических смешков гвардейцев захотелось убивать.
Глава 23
– Не переживайте, эрла Карвок, еще три-четыре занятия, и мы всенепременно заговорим.
– Спасибо, эрла, – со слезами на глазах расчувствовалась мамочка, беря дочь за руку. – Что бы мы без вас делали? Пойдем, Агния, помаши целителю ручкой.
– По-ка, – с трудом произнесла девочка, расплываясь в улыбке.
Эрла ахнула. Ну вот, я свое слово держу: сказала, заговорим, значит заговорим. Еще устанут от бесконечных вопросов маленькой почемучки, когда плотину четырехлетнего молчания прорвет. Задержка психического развития, как и прочие проблемы психиатрии, поддавалась целительской коррекции с большим трудом. Ибо восстановить физические и физиологические
С маленькой Агнией пришлось повозиться: дар целителя обеспечивал микротоковую рефлексотерапию, а регулярные коррекционные занятия спешно достраивали недостающие звенья когнитивных и волевых процессов в сущности способного ребенка.
– Всё, Кудряшка, пациентка ушла. Вылезай.
Недовольно скулящая псица тщательно обнюхала воздух и сочла его пригодным, чтобы выйти из шкафа. К сожалению, принимать Агнию приходилось дома – дни она проводит со старенькой полуслепой бабушкой, не слезающей с постели, а поздними вечерами медицинский кабинет закрыт для приема. Сама эрла Карворк работает по четырнадцать часов в сутки и приводит дочь после девяти вечера. Ох уж эти мамочки! Сначала я предлагала эрле кофе и свежую газету, пока идет занятие – не выгонять же ее в сумерках на улицу. Но женщина желала только одного – сладко вздремнуть на кресле в гостиной после рабочей смены. Я украдкой «подкармливала» ее энергией, условившись с Агнией сохранить это в тайне.
Потому что денег на витаминную энергию у эрлы не было, а слыть филантропом я не желала.
Самое время подкрепиться пирожками с повидлом, испеченными для меня Женевьевой. Приятельница радовалась до счастливых пузырей, получив от меня многозначительное: «Писал». В ее парадигме взаимоотношений между благородным и мещанкой извинительное письмо – нереально романтичный поступок.
Завтра всенепременно составлю список книг и пособий для развития целительского дара до уровня «виртуоз». Сидеть в библиотеке часами – непозволительная роскошь, но ознакомиться с содержанием, авторским стилем и полезностью информации – вполне. А дальше придется топать в книжную лавку и заказывать свежие издания, пополняя собственный стеллаж. Слава Авиценне, их можно будет продать, если придет нужда.
И только я собралась отправиться в ванную, дабы в одиночестве предаться наслаждению – пенному, с ароматной солью и бокалом чая, как в дверь деликатно постучали.
Ох, Брэдмор, убереги глупцов от долгой и мучительной асфиксии. Ибо я не поставлю на их здоровье и ломаного гроша.
– Кому не терпится уйти с аноскопом в ж… – открытая рывком дверь случайно стукнула посетителя.
И тут же по инерции полетела обратно, наподдав визитеру пониже поясницы. Но это его абсолютно не смутило. Великий Асклепий, что же делается?
От дикого зрелища я просто оцепенела, стоя столбом на собственном пороге. Привалившись к перилам, на крылечке замер капитан Клод, не в силах устоять на ногах. Стойкие алкогольные пары дорогого коньяка витали вокруг мужчины, дразня нос выдержанными нотками роскоши. И до того безмятежное и одновременно виноватое выражение лица было у пройдохи, что мой рот сам разинулся в крайнем удивлении.
Позади маркиза перебирал копытами недовольный конь, явно раздраженный запахом спирта.
– Боги, да вы пьяны!