Лед Апокалипсиса 3

Кулабухов Тимофей

Поскольку дорога впереди была чистой и ровной, я позволил себе разделить конфеты, а было их ровно восемнадцать, на две кучки по девять штук и отдал одну из них Проводнику.

— До Катаклизма я к сладкому был равнодушен, — Проводник принял драже M&M’s и стал с большим вкусом неторопливо кушать. — А теперь… Мои пристрастия сильно изменились. Кока-кола ценность, тушёнка валюта, конфеты дороже денег. У тебя тоже так?

— Ага. Раньше колу с сахаром вообще не воспринимал. А сейчас, где найдём её замерзшую, таскаем, тем более она не пропадает.

Пьём понемногу, она кажется ценнее двадцатипятилетнего коньяка. Правда, то же самое касается самого дешманского «Колокольчика» или «Буратино».

Проводник усмехнулся.

Мы пили кофе и неторопливо катились по зимнику. Да, река в этом месте петляла и Климентий честно показал это на карте, но это не было особенной проблемой, всего лишь требовало небольшой скорости маневрирования.

Следующий занос попался ещё через пару километров и там мы задержались всего минут на десять, не больше.

Потом течение реки стало более широким. То есть с нашей точки зрения ледовое поле стало шире. Тут тоже были заносы, однако они были неравномерными и позволили провести дорогу для основной колонны между заносами, по ровной ледовой поверхности.

Пока мы петляли, я заметил на пригорке тёмные коробки деревенских домов и вопросительно глянул на Проводника.

— Это Козинка. Мёртвая деревня. Там были выжившие, но…

Я молчал, давая возможность рассказать. Или промолчать, сменить тему. Мало ли что там стряслось? Может он не хочет об этом говорить и на то есть весомые причины.

— В общем, странная история. Была семья: отец, мать и двое сыновей. Они любили физическую культуру и передачи про погоду. Ну, так про них говорили. В общем, мать умерла. Опять-таки, так говорили… То есть точной информации нет, что её убил сосед-алкаш в первые дни Катаклизма. Братья убили его. Но у него были родственники, которые пришли с претензиями.

— Они убили братьев?

— Нет, братья справились. И с новыми. В какой-то момент та часть деревни, что не замёрзла, собралась в толпу, чтобы сжечь их. И не преуспели. В общем, всё закончилось лютым смертоубийством. Победило семейство, причём потом озверело и перебило всех, вообще всех.

— И куда они делись?

— Они были ранены, от ран умерли все, кроме младшего брата, который потом повесился.

— Трындец.

— Да, он самый. Вот так одно отдельно взятое поселение самостоятельно аннигилировалось.

— А кто тогда рассказал?

— Двое стариков пересидели, сбежали, рассказали. Правда, они не пережили первую зиму, так что насколько их рассказ соответствует действительности, проверить уже нельзя.

— А сам, ходил, смотрел?

— Сейчас такое время, что ресурс нужен, так что да, очень скоро пришлось отбросить сантименты и всё основательно выпотрошить. Судя по трупам, версия если не истинная, то правдоподобная.

— Тогда, — помолчав какое-то время, ответил я, — какая в итоге разница, кто, кого, за что? Я, может быть, и не сильно-то хороший человек, но по большому счёту, им всем не повезло. Конец света привёл

их в отчаянье, они выместили злость друг на друге. Как говорил Иешуа из книги «Мастер и Маргарита»: «Нет плохих людей, есть несчастные».

Проводник улыбнулся одним уголком рта.

— Это ты добрый потому, что сидишь в своем вездеходе, кстати, он тебе достался от трупов, едешь по льду в сравнительно безопасной местности и в тебя никто не тычет ружьём.

— Не буду спорить. Доброту сдувает с меня, как туман при ураганном ветре, как только ситуация обостряется. И в реальных условиях я не склонен к сантиментам… Тимур Рафкатович, позволь спросить тебя ещё раз… Ты не хочешь поехать с нами «на юга»? Колонна сделает остановку ради тебя.

— И снова «нет», Антон-джан. Моя земля тут.

— И тут ты встретишь Весну?

Я показал на неопределённой формы холмы, засыпанные снегами. Деревню мы уже миновали.

— Да. И внимательно отнесусь к твоим предупреждениям о том, что всё будет чёрным гниющим болотом, с одними только мёртвыми деревьями и трупами из-под толстого слоя льда и снега.

— Который будет чертовски долго таять. После ледникового периода был какой-то там кайнозой, эпоха болот. Вроде бы.

Рация ожила голосом Климентия:

— Антоний! Колонна отстала от вас уже на двенадцать километров. По просьбе Ивана Ивановича я прошу вас притормозить. Остальные борты я предупредил.

— Двенадцать? А сколько мы прошли по твоим расчётам?

— Антоний, именно мой результат верный, и вы можете сравнить его со своим. Вы прошли уже двадцать девять километров, опережение основной группы чрезмерное.

— Ладно. Мы въедем на пригорок, осмотримся и выпустим коптер.

…

Ждать было скучнее. Единственное, чем мы развлеклись, это перекусили небольшими порциями каши из термоса и выпили чая (кофе на сегодня больше не положено), согретого прежним образом.

Коптер не показал в пределах трёх километров новых снежных наносов, так что мы просто ждали. Мы — это все четыре машины. Кипп, а его салон был нам виден из-за того, что мы стали повыше, что-то хомячил.

Зато наше ожидание было вознаграждено картиной «Прибытие колонны».

Зрелище величественное и, за счёт отсутствия ветра, дымное. Длинная, по ощущениям, растянутая на километр, колонна крупных, пугающих своим тюнингом, с большими колёсами автомобилей — грузовиков, автобусов, тракторов.

— Клим, изолируй канал связи с Иванычем.

— Без проблем, используй телефон.

— Тьфу, точно. Ты как джинн. Мол, хочу загранник, а ты отвечаешь — три тысячи баксов с тебя, хозяин.

Климентий не ответил, зато запустил на моём телефоне прямой вызов на смартфон коменданта

— Иваныч, у вас всё штатно?

— Более-менее, — ответил комендант. — Ты сам как?

— Тоже пока всё… Короче, боюсь сглазить.

— Это ты там на холме торчишь?

— Как догадался?

— Потому что нахально. Ладно, двигайте дальше. Стопудово будут ещё наносы, помяни моё слово.