Лёд и алмаз

Глушков Роман Анатольевич

— Неужели это папа тебя так напугал? — удивилась Лиза, обняв дочь и ободряюще потрепав её по плечу. — Вот уж никогда бы не подумала! А может, тебе просто показалось, и это был совсем не он?

— Нет-нет, это был он! Честное слово! — запротестовала девочка и помотала головой: — Но папа меня совсем не напугал. Мне приснилось, что он прилетел к нам по воздуху из Южной Америки и влетел в окно. Прямо как настоящий Супермен, только одет он был по-другому. Но это точно был папа! Или ты думаешь, я забыла, какой он?

— Конечно, я так не думаю, — поспешила согласиться с дочерью Лиза. — И, конечно, мы с

тобой не забыли папу. Вот только боюсь, что летать по воздуху он у нас совсем не умеет. А жаль, правда? Будь это так, тогда бы он обязательно прилетал к нам через океан на каждые выходные…

Не умеет летать… Действительно, жаль. А ведь раньше умел, и пять лет назад Аня прекрасно об этом знала. И даже знала, как называется вертолёт, которым управляет папа и на котором он всё обещал покатать дочь, но так и не сдержал своё обещание… Я мог лишь догадываться, каких усилий стоило Лизе внушить потом Ане, что её отец — не военный вертолётчик, а учёный-естествовед. Но усилия те явно не пропали даром. И сегодня, повзрослев, наша девочка рассказывает своим новым подругам обо мне уже совсем другие истории.

— Мне не нужно было просыпаться, — шмыгнув носом и потупив взор, огорчённо пробубнила она. — Я проснулась, и папа сразу же пропал. Я всё ждала, когда он снова появится, но он, наверное, не хотел, чтобы я просыпалась, и потому на меня обиделся и рассердился.

— Ну, это вряд ли, — улыбнулась Лиза и поцеловала Аню в висок. — Наш папа никогда на тебя не обижается и по-настоящему не сердится. А тем более сегодня, когда он по тебе очень соскучился. Это был всего лишь сон, Перчинка, и когда ты открыла глаза, он взял и рассеялся. Так же, как всегда. По-другому и быть не могло. — И, немного помолчав, спросила: — А перед тем, как исчезнуть, папа успел тебе что-нибудь сказать?

— Нет. Ни одного слова, — вновь замотала головой дочь, усадив плюшевую зверушку себе на колени и печально глядя ей в немигающие, стеклянные глаза. — Он влетел в окно, а потом встал возле моей кровати, молчал и смотрел на меня. Странный такой, как будто язык проглотил, и одет странно. Словно с Северного полюса вернулся. Я хотела спросить, зачем он так тепло оделся, ведь у них на Амазонке очень жарко, и у нас тут Африка тоже близко. Но только подумала об этом и сразу проснулась. Потом гляжу, а папы уже нет. Стоял, молчал, и вдруг раз — пропал. Ещё быстрее, чем появился. А я ему так много про нас с тобой рассказать хотела…

Казалось, она вот-вот расплачется, но до слёз дело так и не дошло. И впрямь, совсем взрослая девочка. Переживает, что не досмотрела интересный сон, и в то же время понимает, что плакать из-за такого пустяка — сущая глупость. Ребёнку всего двенадцать лет, а выдержка у неё уже почти мамина.

— Так в чём проблема? — спросила Лиза. — Сейчас пойдёшь, ляжешь и опять уснёшь. Только теперь крепко-крепко, договорились? Чтобы, когда папа снова придёт… или прилетит, он тебя не разбудил, и вы поговорили с ним обо всём, о чём бы вам хотелось. Как тебе такая идея? Нравится?

Узнаю свою жену и её воспитательную политику! На Анино врождённое упрямство Лиза всегда отвечала хитростью и добивалась своего так, что в итоге и мать, и дочь оставались довольны. Прямо как теперь, когда на лице девочки было написано явное нежелание возвращаться в кровать. Но Лиза быстро

отыскала способ, который не только поборол в дочери это нежелание, но и отправил её досматривать сон в надежде, что тот возобновится на том же интригующем моменте, на котором он прервался.

— А вдруг я не смогу больше сегодня уснуть? — забеспокоилась Аня. По главному пункту маминого плана она, похоже, возражений не имела.

— А как мы это узнаем, пока ты не попробуешь? — не замешкалась с ответом Лиза. — И не забывай: ведь это не папа исчез из твоего сна, а ты вдруг нечаянно проснулась и оставила там папу одного. И он, возможно, прямо в эту минуту стоит и ждёт, когда же ты к нему вернёшься. И очень волнуется, что наступит утро, а он не успеет сказать тебе всё, что собирался. Конечно, папа и тогда на тебя не обидится, но, согласись: будет невежливо заставлять его ждать, ведь он, как-никак, прилетел к нам издалека… Ну, что, Перчинка, идём обратно в кровать или так и будем сидеть здесь до утра и грустить?

Перчинка обречённо вздохнула, кивнула и, не сказав больше ни слова, поплелась в обнимку с плюшевым мангустом назад, к себе в комнату. Лиза, наскоро обвязав полотенце вокруг мокрых волос, направилась следом за дочерью, чтобы проследить, как та уляжется, и пожелать ей повторно: «Спокойной ночи!». А я…

А что я? Мои желания тоже были в этот момент просты и по-человечески понятны. Сначала — пронаблюдать за тем, как жена укладывает Аню, и подслушать, о чём они ещё будут шептаться, прежде чем ребёнок сомкнёт глаза. После чего — да простит мне Лиза мою беспардонность — предаться ностальгии и подсмотреть, как раздевается и готовится отойти ко сну самая прекрасная женщина в мире. Почему бы и нет — имею на это полное право. Тем более в собственном воображении, которое отчего-то чем дальше, тем всё больше начинает походить на правду.

Ну а потом, пока не знаю, как, но вновь попытаюсь присниться дочери, а если вдвойне повезёт, то и жене. Чем чёрт не шутит, авось да получится, ведь начало этому положено. Главное, чтобы при моём появлении в грёзах Лизы и Ани они не проснулись. И тогда мы непременно найдём друг с другом общий язык, уж коли иным способом, кроме такого, суррогатно-мистического, нам сегодня общаться не судьба…

Громадьё этих планов выстроилось у меня в голове, не успела ещё Лиза выйти из комнаты. Но едва я, исполненный светлых надежд, попытался отправиться вслед за семьёй, как вдруг обнаружил, что не могу сдвинуться с места. Хотя, нет, вру: с места я сдвигался, но не по своей воле и в противоположную от желаемой сторону. Так, будто кто-то тянул меня тросом, медленно, виток за витком, сматывая тот на лебёдку.

Я плыл по комнате в направлении выхода из «апартаментов» Лизы и Ани, глядя как исчезают они от меня в полумраке детской спальни, и с ужасом осознавал, что больше никогда их не увижу. Потому что пробил мой час, короткая передышка завершилась, и я покидаю этот маленький райский оазис, встретившийся мне на полпути между Пятизоньем и Адом. Смерть, оказавшая мне таким образом последнюю милость, постучала своим костлявым пальцем по циферблату часов, отсчитывающих мой жизненный срок, и дала понять: срок этот только что полностью истёк. И мне пора отправляться дальше: во мрачные глубины давно поджидающей меня Преисподней…