Ледария. Кровь и клятва
Шрифт:
Хави окинул ее своим новым взглядом, но промолчал. Они договорились оставить эту тему, и он сказал, что не винит ее, но Симель знала, что это не так. Если бы Хави не остался тогда помочь, борьба могла закончиться еще прошлым летом.
— Ладно, — проговорил он, скорее, для вида, — но…
Далёкий свист прервал его, латники засуетились. То был сигнал, передаваемый по цепи разведчиков, и он сообщал, что банда совсем рядом. Кони вмиг почуяли волнение хозяев, затоптали, закрутились. Симель подхватилась с земли, вскочила в седло и пустила Ириса с места в галоп.
Всадников она увидела еще в стороне от деревни и возблагодарила
Едва завидев отряд, разбойники стали спешно разворачиваться, их лёгкие лошадки сорвались было лихо, но сил в этих некормленых животных водилось немного. Холеный тренированный Ворон задал бандитам обманчиво нескорый темп, за Хави рассредоточились его люди. Симель забрала влево, обгоняя, намереваясь теснить шайку к Бержу и в итоге заключить их в клещи. Лошадь Фрейцера, самая здоровая, бежала впереди, вырываясь из этой ловушки. Его грязные длинные волосы мотались по ветру, сутулая спина согнулась крючком. Кожаный жилет с несколькими стальными пластинами был лучшей броней в банде, но дайте только добраться до него — и главарю не жить.
Он оборачивался, скалил гнилые зубы и бил лошадь шпорами, пока бока ее не засочились кровью. Впервые сам он, лично, был так близко от своих преследователей. Трус, всегда державшийся подальше и исчезавший первым.
Симель на расстоянии локтей в двадцать уже обогнала головорезов и пошла на сближение, вытягивая из ножен меч. Страх заставил их поворачивать направо по дуге, а Хави теперь мог наддать и врезаться во фланг. Крики и ругань наполнили воздух, и даже мольбы к Единому, которые им точно не помогут. Только бы успеть. Впереди уже маячила горловина входа в Благодатную долину — узкая только для армий и слишком широкая для одного беглеца, в прошлый раз оставившего лошадь и на брюхе проползшего все посты. В этот раз Фрейцер должен был умереть.
Крайние разбойники рассыпались по сторонам, теряя скорость и единственное спасительное направление, попадая под мечи и топоры латников. Симель коротко замахнулась и ударила навстречу рябому бандиту по голой шее. Сама скорость помогла ей, и лезвие срубило голову с густым хрустом, пусть даже и топор противника прошелся по ее плечу с такой силой, что выломал пластину и обездвижил на время ушибленную мышцу.
Двое проскочили в тыл отряду, за ними пустились люди Хави. Спины троих маячили прямо перед Симелью. Ирис поднажал, и одному досталось острием меча в подмышку — с этим повезло, так как неверную после удара руку вело сильно в сторону. С воплем он скатился из седла на землю под копыта всадникам — нехорошо, опасно для лошадей, но зато совершенно смертельно для мерзавца.
Симель заозиралась. Левое крыло ее отряда широко хватило в сторону, но лошадка Фрейцера тоже старалась, видно было, что он вырвется, успеет, ускользнет. Симель дернула за повод, отворачивая от всех беглецов, и устремилась лишь за одним. Марскеллцы потянулись следом,
А этот трус не уйдет.
Фрейцер пригнулся к шее лошади и больше не оглядывался. Ирис приблизился на корпус, на половину, вот его морда уже у седла паршивца. Лошадка шарахнулась от храпящего в мыле гиганта, но Симель успела привстать и хлестко рубануть седока по бедру.
— Пас-скуда! — Крик боли напугал кобылу, и Фрейцер чуть не свалился.
Ирис, как неотвратимый рок, снова нагонял их. Бока его раздувались, пена падала с губ — это было слишком для тяжелого боевого коня, но осталось немного, Симель уже чувствовала грязную мелкую жизнь в своих руках.
Отбросив сожаления, она замахнулась и нанесла лошади впереди точечный удар по крупу. Та взбрыкнула и Фрейцер вылетел из седла. Прокатившись по траве, он зажал рану и пополз, как битая собака, а Симель с ходу пролетела дальше, едва остановила разошедшегося Ириса, и спрыгнула на землю.
Фрейцер что-то орал, выставив перед собой ржавый кинжал и отползая на заду по траве.
— Твари! В парче и золоте! За стенами!
Симель с разбега выбила у него кинжал мечом, срубив два пальца. Лягая ногами, Фрейцер завизжал:
— Мразь! Живешь! Да ты знаешь!..
Увернувшись от удара драного ботинка, Симель четко, как в мишень на ристалище, воткнула клинок ему в горло и резанула вбок. Все, что хотел наговорить бандит, потонуло в струе крови. Симель намотала его волосы на стальную рукавицу и снова занесла меч — головы налетчиков выставят на перекрестках, чтобы никто больше не рассчитывал на легкую добычу в долине. И только сейчас услышала стук копыт за собой — кто-то ее все же догонял.
Ворон, храпя и задирая голову, с трудом остановился после горячей гонки. Хави тяжело спрыгнул на землю, подошел и наклонился над телом, упирая кулаки в колени.
— И опять ты по-своему, — сказал он. — Опять одна. А я не меньше твоего заслужил это сделать.
— Он мог что-то выкинуть, — Симель, конечно, не хотела отбирать у него месть и говорила честно.
— Знаю, — выпрямился он, вытягивая меч. — Знаю. Посторонись.
Так кончился этот кошмар, и голова Фрейцера простояла у дороги целый год, очищенная воронами до белой кости. Из Дерла, откуда он был родом, прислали благодарность принца Лотпранда за то, что они справились с делом, не удавшимся в трех областях вокруг. Сир Хавард с почетом принимал гонцов, а сир Эдуард, к несчастью, был в отъезде, и получил высочайшее письмо на свое имя позже, из рук счастливого отца.
Счастье не освободило того от навязчивых идей, а породило новые.
— Мой мальчик, — сказал он вскоре после проводов гостей, неловко обнимая ее из-за костыля, без которого не мог наступать на искалеченную ногу. — Ты вырос, совсем вырос, и показал свою силу. Теперь никто не скажет, что в долине, в нашей глуши, за шпоры не нужно побороться. Пришла пора!
Пора действительно пришла — для юноши за двадцать, — но так ли это было для нее? Посвящение в рыцари осеняется благодатью церкви, а церковь находится под властью выше, чем власть барона над своей землей. Впрочем, священник Марскелла был благодарен Симели не меньше, чем прочий люд, и если смирение — главная добродетель служителей, то этот был первейшим среди своего сословия и не показывал, что думает о церемонии.