Ледария. Кровь и клятва

Козлова Мария Н.

— Я… Я… — Годрик не знал, что собирался сказать, и все оглядывался на толстого лорда в двух шагах сбоку, но тот лишь глубоко дышал, открыв рот.

— Пожалуйста! — раздалось за спиной Сейтера. — Сколько вам нужно? Я отдам все!

Он поморщился и махнул Леонарду. Кинжал рыцаря сверкнул в воздухе, голос забулькал и умолк, еще несколько таких стонов заткнули гвардейцы Гранджа.

Сумятица внизу редела, в воздухе повис густой запах крови, одинаково покрывшей тела северян и южан на полу. В затихшем шуме стало слышно схватку за дверями снаружи. Во всем Венброге сейчас шел бой, но, чем бы он ни кончился,

люди в зале его не переживут.

Сейтер толкнул раненого беренца, ошалевшего настолько, что не заметил, как повернулся к врагу спиной, растолкал своих греттцев — они мешали идти туда, где он еще не закончил. До помоста оставались считанные шаги. Годрик вертел головой, будто никак не мог разглядеть то, что происходило, и наконец снова встретился с Сейтером взглядом.

Да, теперь была его очередь. И он еще мог подороже продать свою жизнь.

— Бериг! — закричал герцог толстому лорду. Истошно, отчаянно, как будто тот мог что-то сделать, мог отвести руку, несущую смерть. Дыхание толстяка на миг сбилось, выпуская тихое: «Я говорил тебе… Я тебе говорил…»

Сейтер поднялся на одну ступень. На вторую. Уперся кулаком в заставленный яствами стол и перемахнул его, сбив кубки с горячим вином на пол. Трое беренцев выставили кинжалы вперед, герцог за их спинами качался на нетвердых ногах. Ловя его взгляд, Сейтер пригнул голову и медленно пошел кругом, держа кинжал и нож наготове. Хеймдал и Леонард встали позади, но не смели приближаться, гвардейцы опрокинули стол, занимая ступени.

— Бериг!

Толстяк отступил чуть назад, уже не обращая внимания на своего господина. Бериг — этим именем было подписано слишком много посланий в Гретт. Это имя должно быть первым в списке мертвых.

Сейтер сделал резкий выпад. Барон принял его кинжал на свой, заскрежетала сталь. Силищи в этой туше было немерено, передавит — Сейтер широко махнул кинжалом, метя в шею, но Бериг поймал предплечьем его запястье и оттолкнул клинок. Сильный. Но медленный. Кинжалы расцепились и пошли на второй заход, но Сейтер успел погрузить свой под ребро противника, когда Бериг еще только надрезал его акетон.

Тяжелое тело повалилось, чуть не придавив Сейтеру ботинок, и воспользовавшись мгновением, узколицый беренец, худой и ловкий, метнулся вперед. Леонард за спиной не выдержал и тоже прыгнул навстречу, но Сейтер сбил клинком чужой кинжал вбок и рассек смельчаку шею.

Горячая влага окатила лоб и щеку, капли потекли под ресницы. Сейтер быстро отер глаза, а Леонарду достался удар локтем наотмашь — за неверие в силы господина и за то, что лезет, куда не нужно. Кровь на щеке сохла, стягивая кожу. “Это чужая кровь, все это чужая кровь”, — пело сердце, стуча бойко и жарко, требуя продолжения, но для троих противников сразу нужен холодный ум, нужно успокоиться и унять этот жар.

Годрик ошалело водил кинжалом перед собой и дышал часто, как собака, его сын что-то лепетал отцу на ухо, двое оставшихся беренцев пытались удержать в поле зрения и Сейтера, и гвардейцев.

— В-вы… — начал снова Годрик. — Вы… Зачем? Чего вы хотите?

Сейтер развел смертоносные лезвия в стороны, выравнивая дыхание.

— Этот замок? Эту землю? Я хочу все.

Годрик кивал, быстро и часто.

— Да… Да!

— И ваши жизни, конечно.

Беренцы закрыли собой господина, сжимая рукояти

кинжалов, у Годрика задергался кадык.

— Н-не нужно, это н-не нужно!

— Это необходимо, — Сейтер вновь пошёл по дуге, выставив жала клинков вперёд, выискивая лучшую возможность, чтобы ударить. — Один мудрый советник говорил Вилиаму, что покоренный род нужно истребить до последнего звена. Тот не послушал. Вот, к чему это привело.

— Н-но вы же…

Вместо ответа Сейтер прыгнул к правому беренцу, более легкому и подвижному, оставляя тяжелого и коротконогого слева. Тот не устоял перед искушением напасть, начал неожиданно ловкий выпад, и Сейтер наконец ощутил то долгожданное острое чувство, что в этом бою накатило впервые — чувство настоящей смертельной опасности, — но не успел выложиться на всю, как руку беренца перерубил кинжал Хеймдала.

Издав гневный рык, Сейтер ударил первого противника ногой в живот, повалив на ступени к гвардейцам, а вопящего от боли безрукого прикончил точным уколом в горло. Хеймдал уже отскочил в сторону, чтобы не получить тычка, как Леонард, и Сейтер повернулся к Годрику. Тот пятился назад, к стене зала, юноша за его спиной плакал. Какой сын не встал бы рядом с отцом в эту минуту? Его сын, его Гани, рвался бы вперед, рычал, как волчонок, и уже обагрил бы кинжал кровью десятка врагов. Маленький и бесстрашный. Такого сына нет ни у кого.

Сейтер сделал шаг, другой. Легонько стукнул острием кинжала о кинжал Годрика. Еще раз. Глаза герцога влажно блестели, глядя сквозь него на зал, лицо было столь несчастным, что уныние это отравляло сердце. Не было радости биться вот так — хищники не зарятся на падаль.

Сейтер ударил Годрика ботинком по колену, выбивая из равновесия, подождал, пока тот ровнее поднимет кинжал. Губы герцога дрогнули, распахнулись в отчаянном крике, кинжал зашел на удар, и тогда Сейтер нырнул под лезвие, оказался с Годриком лицом к лицу и без замаха всадил кинжал под грудину, отрезав вышитому на гербе орлу крылья. Тело медленно осело на пол.

Юноша с искаженным от ужаса лицом отступил, запнулся и упал, но не поднялся — не смог или решил, что это ему поможет, что он может сдаться.

— Пожалуйста, — заговорил он на всеобщем, — я прошу…

Взрослый, высокий, потяжелее Гани, но отвратительно слабый. Что бы он сейчас ни сказал, все неважно. Даже слабых избирают, как символ отмщения, а за ними встают сильные люди, знающие, как этот символ правильно использовать. И пусть теперь все значимые фигуры Берении убраны с доски, нельзя оставлять даже шанса на восстание под знаком красного орла. Это Сейтер знал хорошо. Поэтому весь цвет Берении должен был увянуть.

Кровь из рассеченного горла залила нервно вздымающуюся грудь, тело юноши растянулось на полу, глаза потухли. С последней жизнью в этом зале ушла в историю и слава вольнолюбивой северной земли.

Глава 18. Осада

Кэларьян бежал вниз по улице, спотыкаясь на булыжнике и путаясь в длинном подоле гильдейского балахона. Не по-весеннему жаркое солнце пекло, заставляя его покрываться потом, но холодный воздух обжигал грудь при каждом вдохе. Он не обращал на это никакого внимания. Нужно было успеть ко внешним стенам Торпа — туда, где собирались стрелки. Войска снаружи шли на штурм.