Леденящая жажда
Шрифт:
— Жорочка, миленький, что ты медлишь? Мне сказали, что ты еще какой-то текст должен дать.
Диктор Евгения Мороз скреблась в дверь перламутровыми ноготками.
Звук был неприятный. Жора едва сумел взять себя в руки. Человек, который сейчас будет сидеть в кадре, неприкосновенен. Особенно женщина, даже если это жена скандально известного журналюги Тюлькина. Он тот еще субъект. С ним нужно держать ухо востро. Он просто мастер провокации и черного пиара. Женушка его тоже та еще…
— Женечка, сейчас, моя радость. — Он пропустил
Ее глаза блеснули алчным огоньком.
— Жорик, что это? Откуда это у тебя? Вот на этой кассете?
— Милочка, пойми, что эти знания тебе совершенно не нужны. Избавь свое прелестное личико от интеллектуальных усилий.
— На что ты намекаешь?
Женечка совершенно безосновательно считала себя женщиной умной, продвинутой, поэтому все намеки на недостаток извилин в ее ухоженной головке принимала особенно болезненно.
— Ну что ты! На что я могу намекать! Я человек прямой, бесхитростный, намеки не люблю. «Я старый солдат и не знаю слов любви».» Все расскажу позже, но только тет-а-тет, в романтической обстановке, при свечах и с вином, если ты этого захочешь, конечно.
— А иначе нельзя?
— Тебя такая перспектива не радует? Но иначе никак.
— Что за секреты от боевых товарищей?
«Это мы-то с тобой боевые товарищи?» — подумал Жора, но при этом обольстительно улыбнулся и продолжил в том же светском тоне:
— Я надеюсь, радость моя, что мы с тобой больше чем просто боевые товарищи. Но об этом после. Иди прихорашивайся — оператор в студии еще на тебя свет не выставил.
— Но…
— Никаких «но»…
И Жора мягко вытолкнул ее за дверь.
Так, теперь в аппаратную. Там, за пультом выдачи, сидел только бедный Костя, взъерошенный, с красными глазами, и всем видом показывал жертвенность своей работы: мол, сутки на выдаче — это вам не кот начихал. Если бы не я…
— Костян, этот сюжет пойдет третьим. Позаботься о том, чтобы его никто до этого не увидел.
— Старик, так дела не делаются. Я, ты знаешь, еще пока не хочу быть уволенным. Неизвестный материал я не имею права выпускать в эфир.
— Тебе мало того, что я его видел?
— Мне-то не мало, а вот шефу… Я должен знать, кто корреспондент, оператор, монтажер. Здесь ничего не написано.
— Корреспондент анонимный.
— Вот! Тогда точно уволят!
— Да никто тебя не уволит. Все под мою ответственность.
— Под твою! Кассеты-то ставлю я!
— Ну хочешь, я буду их ставить? Я многостаночник. Не впервой как-никак. И полномочия для этого, имеются. В общем, на сегодня я тебя отпускаю.
— Отпускаешь? Ты в своем уме?
— Представь себе, да. Если ты не хочешь брать на себя ответственность — не бери, никто тебя не упрекает. Все на мне. Ты понял?
— Ни хрена не понял. Что ты из-за этого сюжета так заморачиваешься?
— Не бери в голову.
— А я и на самом деле сейчас с радостью бы домой поехал. Спать жутко хочется. Ты же знаешь, я здесь две смены подряд…
— Уж как не знать твой самоотверженный трудовой подвиг.
— Ты уверен, что завтра выговора не будет?
— Ну какая же ты дубина все- таки! Сказано, что не будет, значит, не будет! Нам завтра спасибо скажут. Иди отдыхай, высыпайся. И чтоб послезавтра как огурчик!
— Уж не сомневайся, начальник! Ни пуха! Прощай, любить не обязуйся…
Счастливый Костян схватил куртку и вылетел из своего «карцера». Жора принял на себя командование кораблем. Плюхнулся в старое кожаное кресло, и чувство значительности и могущества захлестнуло его. Он щелкнет кнопкой, и на тысячах экранов появится то, что он, Жора, захочет. Быть выдающимся режиссером — это быть почти богом. Только на следующий день «почти бог» может увидеть на стене приказ об увольнении — за самодеятельность.
Ой, что будет завтра! Как будто он свои фишки кидает ва-банк на зеро. Но сейчас не об этом! Жора спохватился вовремя — пора было уже выпускать заставку вечерних новостей. Зазвучала пафосная музыка, из геометрических фигур сложилось ненавистное слово «Новости», и, наконец, на экране возникла совершенно неузнаваемая в гриме Женечка:
— Добрый вечер…
Так, ставим первый сюжет. Готово. На экране появился адресный план Законодательного собрания, и поплыли знакомые лица, и зазвучали уже выученные наизусть фразы…
Жора с ненавистью отвернулся от экрана. Так, что там дальше? Диктор. Сюжет про протекающие трубы. Отбивка. А потом будет он…
А все- таки Женечка — баба красивая. Да, особенно вот в этой блузке. Формы, какие формы! Жаль, что дура…
Умная и красивая — взаимоуничтожающие друг друга характеристики. Хотя Женя на экране отнюдь не выглядит дурой. Вот послушали бы вы ее в жизни! Но, кроме мозгов, все остальное при ней: голос, улыбка. Вот говорит про ЖКХ, а улыбается при этом как Джоконда, и начинает даже казаться, что ЖКХ — это масонская ложа какая-нибудь. А вот пошла и бытовуха. Трубы, трубы, трубы — а ведь и в них, если присмотреться, есть тоже какая-то красота. И чем больше они протекают, чем больше на них ржавчины — тем менее они материальны и тем более эстетичны. Просто произведение искусства. Шедевр деструкции.
Так, оставим вопросы эстетики. Готовься! Теперь начинается твой «момент истины» — трепещите, акулы питерского телевидения! И он красиво щелкнул кнопкой пульта, на экран вылетела отбивка, а за ней — Женечка в своей умопомрачительной блузке. Она снова загадочно улыбнулась, словно каждому зрителю по отдельности, будто за камерой стоял не вечно похмельный оператор Митька Кошкин, а… ну не знаю, ну кто-нибудь такой демонический, ну Джек Николсон или Энтони Хопкинс, к примеру…
«Только что нами получены материалы о катастрофе, произошедшей в…»