Леди, леди, это я!
Шрифт:
Это очень важная фигура в команде, миссис Лэнд, подающий.
— Неужели?
— Да, именно так. Поэтому есть такая вероятность, что помимо самого Робинсона кое-кто из других студентов мог быть недоволен поступком вашего мужа, как вы думаете?
— Я не знаю. Он никогда не упоминал ни о чем подобном, кроме одного этого раза.
— А кто-нибудь из его коллег когда-нибудь упоминал об этом случае?
— Мне, по крайней мере, об этом ничего не известно.
— Вы общались с кем-нибудь из его коллег?
— Да, конечно.
И они никогда не упоминали Барни Робинсона или этот случай, когда ваш муж завалил
— Нет. Никогда.
— А в шутку?
— И в шутку — нет.
— Ваш муж получал когда-нибудь какие-нибудь письма с угрозами, миссис Лэнд?
— Может быть, были телефонные звонки с угрозами?
— Нет, не было.
— Но, однако же, вы почему-то сразу вспомнили о Робинсоне, когда мы спросили, кто бы мог иметь обиду на вашего мужа?
— Да. Я полагаю, этот случай беспокоил Герби. Ну, то, что ему придется завалить этого парня.
— Он сам говорил, что это беспокоит его?
— Нет. Но я знаю собственного мужа. Он бы вовсе не упоминал об этом случае, если бы он его не беспокоил.
— А он рассказал вам об этом уже после того, как он завалил парня?
— Да.
— Сколько лет вы бы дали Робинсону?
— Я не знаю.
— А вы не знаете, на каком курсе он занимался?
— Что вы имеете в виду?
— Учился он на младших курсах или в аспирантуре? Может быть, он еще учится там.
— Я не знаю.
— Следовательно, все, что вам известно, это то, что ваш муж завалил на зачете по логике парня по имени Барни Робинсон, который играл в университетской бейсбольной команде.
— Да. Это все, что мне известно.
— Большое спасибо, миссис Лэнд, мы ценим…
Еще мне известно, что мой муж мертв, — монотонно произнесла Вероника Лэнд. — Я знаю это.
Среди мерзости окружающего запустения университетский городок возвышался островком науки и образцом современной городской застройки. В те далекие годы, когда планировалось и осуществлялось строительство университета, прилегавшие к нему районы считались чуть ли не самыми современными в городе. В них было разбито несколько маленьких парков, стояли ряды величественных особняков и жилые дома со швейцарами в дверях. Но трущобам тоже необходимо куда-то расти. В этом случае они двинулись в сторону университета, затем подошли к нему вплотную, потом обступили полностью, захлестывая обитель науки своей откровенной бедностью и враждебностью. Университет, тем не менее, продолжал оставаться островком культуры и образования — его зеленые лужайки, похоже, служили непреодолимой преградой для дальнейшего посягательства трущоб. По утрам можно было наблюдать как студенты и профессора, бок о бок, выходили из метро и с поклажей своих книг медленно пересекали прилегающий к университету район, где выражение «Острие Бритвы» воспринималось не названием романа Сомерсета Моэма, а фактом повседневной жизни. Как ни странно, но конфликты между местными жителями и университетским народом были крайне редки. Из серьезных происшествий припоминали два: однажды по дороге к метро ограбили студента и однажды чуть не изнасиловали молодую девушку, — а в общем, существовало нечто вроде неписанного соглашения о невмешательстве между сторонами, что позволяло гражданам трущоб и университетскому населению вести не зависящую друг от друга жизнь с минимальным вторжением извне.
Одним из представителей
Карелла и Мейер нашли его на скамейке около студенческого общежития, увлеченного беседой с молоденькой брюнеткой, которая, казалось, только что сошла со страниц романа Джека Керуака. Полицейские представились, и девушка с извинениями удалилась. Робинсон, судя по всему, не был сильно обрадован ни непрошенным вторжением полицейских в его частную жизнь, ни внезапным исчезновением девушки.
— А в чем собственно дело? — спросил он. У него были голубые глаза и открытое лицо. Одет он был в майку с эмблемой университета. Щурясь на солнце, он пытался со скамейки рассмотреть лица Мейера и Кареллы.
— А мы и не ожидали найти вас здесь сегодня, — сказал Карелла. — Вы всегда занимаетесь по субботам?
— Что? А… Нет. Просто тренируемся.
— Что вы имеете в виду?
— Играем в баскетбол.
— А мы думали, что вы играете в бейсбольной команде.
— И в бейсбольной тоже. И в баскет… — Робинсон замялся. — А как вы узнали? Что такое?
— В любом случае, мы рады, что нам удалось вас поймать здесь, — сказал Карелла.
— Поймать меня?
— Я просто так выразился. «Поймать» в смысле «застать».
— Ага, хорошо, что так, — мрачновато заметил Робинсон.
— Каков ваш рост, мистер Робинсон? — спросил Мейер.
— Метр восемьдесят пять.
— Сколько вам лет?
— Двадцать пять.
— Мистер Робинсон, вы проходили обучение у профессора Лэнда?
— Было дело, — Робинсон продолжал с прищуром осматривать детективов, пытаясь понять, к чему они клонят. В его тоне чувствовалась сдержанность, но не беспокойство. Только вид у него был крайне озадаченный.
— Когда это было?
— В прошлом семестре.
— Какой предмет он преподавал?
— Логика.
— И каковы были ваши успехи?
— Я срезался на зачете.
— Почему?
Робинсон пожал плечами.
— Вы считаете, что заслужили это?
Робинсон снова пожал плечами.
— Ну, что скажете? — спросил Мейер.
— Не знаю, почему. Завалил зачет и все.
— Вы занимались?
— Само собой, занимался.
— А сам предмет вам давался?
— Мне казалось, что да, — сказал Робинсон.
— И все равно вы провалились.
— Да.
— Ну, и что вы думаете по этому поводу? — спросил Мейер. — Вы занимались, предмет вроде вам давался, и все же вы завалили его. Так, как же? Как ваше самочувствие?
— Скверное самочувствие, конечно, какое же еще? — ответил Робинсон. — Но не могли бы вы все же разъяснить, что происходит? С каких это пор детективы…
— Просто проводится рядовое расследование, — сказал Карелла.
— Что расследуется?
— Ну? И как же вы себя чувствуете после провала на зачете?
— Я же уже сказал: скверно. А что расследуется?
— Это не имеет значения, мистер Робинсон, только вот…
— Что такое? Может речь идет о договорных играх или о чем-нибудь таком?
— Договорных играх…?
— Ну, да. Вы от команды? Кто-то предлагает договориться об игре?
— Зачем? Вам уже раньше предлагали?
— Нет, черт возьми. Если что-то и происходит, то я про это ничего не знаю.
— Вы — хороший баскетболист, мистер Робинсон?
— Вполне приличный, но моя игра — бейсбол.